Женщина сильней закуталась в шаль, наброшенную на плечи, глядя в полумраке, подсвеченном огненно-красным сиянием пламени в очаге, на своего мужа. Она видела, что он пьян, и в то же время была пугающая четкость в его движениях, лице, глазах. Он приказал ей поднять из постели их дочь.
"Зачем? - спросила она, ее кровь застыла в нехорошем предчувствии. - Что случилось?"
И тогда он сказал это: "Я собираюсь убить ее".
Она молча уставилась на него, не в силах пошевелиться. Возможно, она прошептала: "Что?", а может, она вообще ничего не сказала. Потом она не могла вспомнить.
"Она будет должной жертвой Аресу, Богу Войны".
С этими словами он взял светильник и вышел из дома, под дождь и ветер, колотившие в закрытые ставнями окна. Она смотрела, как он идет в хлев. Затем шагнула к открытой двери. Дрожа всем телом, не то от холода, не то от ужаса, она последовала за ним. Когда она вошла в хлев, он натачивал свой меч. Этот звук вызвал у нее отвращение. Человек - ее муж - методично готовится к убийству своего собственного ребенка.
Мать не собиралась позволить этому случиться. Ее взгляд упал на топор, стоявший в углу у стены. Ее ноги подгибались, пока она шла взять его, но руки не дрожали, хотя оружие было тяжелым. Муж не слышал, как она вошла. Скрежет меча о точильный камень прервался другим, еще более отвратительным звуком, и затем всё было кончено. Дождь смыл кровь с рук и платья женщины, пока она возвращалась в дом.
Маленькая девочка крепко проспала всю ночь и ничего не знала о случившемся. Но это было, без ее ведома, крещение кровью. Возможно, ее отец все-таки добился того, чего хотел, и в тот день она и в самом деле была посвящена Богу Войны.
x x x
Линн смотрела на экран монитора, потягивая почти остывший кофе из своей кружки с эмблемой Нью-йоркского Университета, затем отставила кружку, потянулась за телефоном и набрала номер. Дожидаясь ответа, она откинулась на крутящемся стуле, рассеянно оглядывая свой тесный кабинет. Темноволосая голубоглазая воительница в черной коже, с шакрамом в руке, серьезно смотрела на нее с настенного постера конференции-2001 Ассоциации Античной Истории "Зена Амфиполийская: Герой, Миф, История". Это было единственное украшение кабинета, если не считать покрытого пылью цветка в горшке на картотеке и бронзовой конной статуэтки Королевы Воинов на одной из книжных полок.
На другом конце провода наконец-то взяли трубку, и после недолгого молчания приглушенный голос простонал: "Д-дааа?"
"Джекки? - она пропустила ритуал взаимной лжи: надеюсь, я тебя не разбудила? - нет, конечно, нет. Было почти десять, во имя небес. - Это Линн Дойл".
"А... Линн... да, погоди, - в трубке что-то зашелестело, а затем глухой голос буркнул. - Доброе утро".
"Доброе. Слушай, я прочитала главу, так вот... вырежи ее".
"Тебе не понравилось?" - голос Джекки прозвучал удрученно.
"Нет, всё здорово, просто немного чересчур... мелодраматично".
"Линн! - теперь было похоже, что она полностью проснулась. - Человек пытается хладнокровно прикончить собственного ребенка, принести в жертву Богу Войны. Это вполне такая мелодрама, тебе не кажется?"
"Да, кажется... но 'кровь застыла в нехорошем предчувствии'? Джекки, ну правда... И вообще, тебе надо сдерживать свое воображение".
"Что ты имеешь в виду?"
"Дождь, ветер... это была темная и бурная ночь... откуда ты знаешь, что шел дождь? Не припомню, чтобы у нас были метеосводки двухтысячелетней давности..."
Повисла еще одна краткая пауза. "А откуда ты знаешь, что не было?"
"Не было чего?"
"Дождя".
"Я и не знаю. Но ты же не можешь просто выдумать, что шел дождь..."
"Так что я, по-твоему, должна сказать?"
"Ничего! Вообще ничего о погоде".
"Тогда читатель сам предположит, что дождя не было. Ну, знаешь, по умолчанию. И в чем разница?"
Линн не знала, что ответить. Это не часто с ней случалось.
"И кроме того, - продолжала давить Джекки, - я пытаюсь создать атмосферу, понимаешь? Мы... ты же не хочешь, чтобы это стало вот так: 'Когда Зене было семь, ее отец Атриус однажды ночью пришел домой пьяный и сказал ее матери Сирене, что намерен убить Зену и принести жертву Аресу, Богу Войны. Когда он пошел в хлев наточить меч, Сирена отправилась вслед за ним, взяла топор и убила его, чтобы спасти дочь'".
"Ну... это слегка суховато".
"Это словно отчет для Охраны Детства".
"Ладно, ладно... Дождь можно оставить. Но забудь про стынущую кровь, хорошо? И... - она сделала паузу, снова поворачиваясь к экрану, - крещение кровью. Это слишком".
"Договорились, - сказала Джекки, как будто весьма довольная собой. - К вечеру я отошлю тебе исправленный вариант".
Попрощавшись, Линн повесила трубку и задумчиво посмотрела на экран. Вдруг она поняла, что улыбается, вспоминая, как Джекки Лионс впервые пришла в ее кабинет, в необычно теплый мартовский день, около месяца назад. Ей было двадцать семь, но она была похожа на подростка - тоненькая девочка со свежим личиком, живыми серыми глазами и светло-каштановыми волосами, собранными в хвостик, в длинном, напоминающем о лете зеленом платье с чуть заметным цветочным узором. Неделей раньше она написала по электронной почте, по рекомендации литературного агента, предлагая себя в качестве соавтора для книги Линн о Зене. Ее резюме включало популярную биографию знаменитой убийцы времен Французской Революции Шарлотты Корде "Дева-эвменида", и безграничный энтузиазм ко всему, связанному с Зеной - настолько безграничный, что во время их разговора Линн наполовину ждала, что телефон вот-вот запрыгает.
Когда Джекки вошла, она остановилась в дверях и начала представляться: "Привет, я Джекки... - и затем замолчала и принялась оглядываться, приоткрыв рот и с сияющим от любопытства лицом. Ее глаза вперились в оригинал 1878-го Иоганна Якоба Бахофена "Die Kriegerprinzessin von Amphipolis" (воинствующая принцесса из Амфиполиса – нем., прим.переводчика), в роскошной темно-коричневой обложке с потускневшей позолоченной надписью на корешке - книге, которая сделала Зену кумиром - и направилась прямиком к книжной полке. - Вот это да. Можно посмотреть?"
"Конечно", - сказала Линн, и следующие нескольких минут Джекки увлечено листала книгу, вдыхая острый запах пожелтевших страниц, восхищаясь гравюрами и готическими старонемецкими буквами. Наконец она подняла глаза на Линн, чуть смущенно улыбаясь. "В детстве я читала эту книгу, по крайней мере, раз двадцать, - сказала она. - В смысле, я про перевод, конечно... там были такие красивые картинки... "
Она продолжала, пока Линн не перебила ее: "Это неплохая книга, пока не начнешь относиться к этому слишком серьезно, - Джекки выглядела настолько пораженной, что Линн почувствовала себя почти виноватой, объясняя: - Бахофен был романтиком, а не настоящим историком. Он никогда не встречал мифов, которые ему не нравились. Остальным из нас приходится отделять такие мифы от фактов. Вот об этом как раз моя книга... - затем она сделала паузу и почему-то добавила, - наша книга", - даже притом, что она еще не решила, хочет ли взять Джекки в соавторы.
Джекки просияла. "Ой, чуть не забыла, - она вынула из своего кожаного рюкзачка копию "Девы-эвмениды", с до боли знакомым изображением растрепанной Шарлотты Корде на обложке. - Вот - копия моей книги... Ты, наверное, считаешь ее глупой, да? Девчонка убивает всего-то одного парня, и о ней пишут целую книгу... ха-ха-ха... это была шутка, - она немного покраснела, мгновенно встревоженная выражением лица Линн - отнюдь не веселым. - В смысле, потому что ты пишешь о Зене, а она... в общем, как бы то ни было, книга для тебя... Знаешь, а ты чем-то похожа на Зену, тебе говорили? По крайней мере, с тех Помпейских фресок... только твои волосы не такие темные, а глаза серые... ну, немного зеленые..."
"Да, мне говорили, - сказала Линн, вставая со стула. - Пойдем, пообедаем".
Они заказали пасту в маленьком шумном итальянском ресторанчике, таком тесном, что вам, по сути, приходилось упираться локтями в человека за соседним столиком, и там Джекки рассказывала, как Зена была ее воображаемой подругой, когда ей было семь ("Моя мама вообще повела меня к детскому психологу, представляешь? И этот психолог допытывался, действительно ли я думала, что Зена - моя подруга...") и о недавней передаче про оперу Верди Amore e Guerra (любовь и война, итал. – прим.переводчика) на 13-ом канале ("Так что да, я не представляю Ареса как Брина Терфеля, но ведь потрясающе сыграл, правда? 'Аддио Зена' (addio Xena - прощай, Зена – итал., прим.переводчика) - знаешь, когда она пьет слезы Смерти, а он... что, ты не видела? Ты шутишь! Из Кэрол Ванесс вышла идеальная Зена, они даже похожи... ладно, я обязана дать тебе кассету с записью!"). Всё это в целом было не особо ободряюще; девчушка была помешана на всякой романтичной ерунде, которую Линн как раз намеревалась исправить. Но, так или иначе, Линн - которая практически ни с кем не говорила о своем детстве - рассказала Джекки, как на восьмой день рождения она получила книгу древнегреческих мифов, и, когда на праздник через несколько часов заглянул ее отец, он обнаружил, что все дети играют, а Линн сидит на подоконнике, поглощенная чтением.
И затем всё как-то само решилось: после кофе Джекки спросила, будут ли они вместе работать над книгой, а Линн ответила, что она велит своему агенту составить контракт.
"Правда? - Джекки с видимым облегчением рассмеялась. - Я боялась, ты решишь, что я слишком двинута на романтике".
"Так и есть. Но... - Линн чуть не сказала 'Ты мне всё равно нравишься', однако вовремя спохватилась. - Мне нравится твоя одержимость".
Вот так Джекки Лионс и стала ее соавтором по биографии Зены.
Линн прокрутила следующую страницу и начала читать часть, где юная Зена повела ополчение своего родного города против напавшего на них военачальника. Неуверенный стук в дверь прервал ее мысли. Она повернулась и увидела в дверях кажущуюся взволнованной Кэрри, студентку с ее семинара по Зене.
"Здрасьте, профессор Дойл!"
Кэрри словно сбежала из шестидесятых, в потускневшей, отделанной шнурками футболке, коричневых легинсах до колена и порванных шлёпанцах - которые на занятиях она иногда снимала - на босых ногах. Она была с художественного факультета, а на семинар записалась после того, как посмотрела по телевизору мюзикл 1972-го года "Зена!".
"Кажется, я, типа, придумала идею для реферата!"
"Хорошо. Проходи, садись. Рассказывай".
Кэрри растянулась на стуле; Линн заметила, что она снова использовала левую руку в качестве блокнота.
"Ну, это, типа... я хочу сделать что-нибудь, э... - она негромко хихикнула, - о психосексуальной символике оружия Зены, как вам?"
Линн давно уже перестала удивляться тому, что вылетало из уст студентов, но это было чем-то новеньким. "Что?"
"Ну... ну, в смысле, вот меч, например, - Кэрри поставила в воздухе кавычки, - фаллический символ... Или шакрам, хм..., - она наморщила лоб. - Знаете, как... символ женской анатомии?"
"Символ женской анатомии, - медленно повторила Линн. Ее глаза метнулись к окну, но за ним было лишь серое, нахмуренное небо, больше напоминающее о ноябре, чем об апреле. Еще три недели, подумала она; весенний семестр закончится, и она возьмет творческий отпуск. Целый год можно будет посвятить только книге. - Не думаю, что хоть какой-нибудь предмет женской анатомии похож на шакрам".
"Эй, это же не я придумала, - Кэрри просмотрела записи синими чернилами на тонкой бледной руке. - Это с лекции по психологии... 'Феминизм и Фрейд'. Ну, я и говорю..."
"Кэрри, у нас история, а не психология".
"А, - обескураженная, Кэрри принялась накручивать на палец прядь пепельных волос. - Ну ладно, эм, тогда я, типа, подумаю о другой теме".
"Реферат надо сдать через три недели, - терпеливо сказала Линн. - Хочешь, я помогу тебе подобрать тему?"
"Нет, спасибо - я хочу, как это, покреативить? Ладно, в общем, я приду к вам в понедельник, на занятия. Ой, а что там прочитать? Я забыла".
"Главу четырнадцатую 'Анналов' Тацита и 'Жизнь двенадцати цезарей. Божественный Август' Светония. Мы будем обсуждать различия в них в свете возвращения Зены в Рим и преобразования Ливии".
"А, ясно, - Кэрри беспомощно смотрела на постер на стене; затем она снова повернулась к Линн, неожиданно оживившись. - О, а можно написать реферат про что-нибудь с мюзиклами?"
Линн вздохнула. "Нет, нельзя".
"Ну ладно... Придумаю что-нибудь еще, - Кэрри уныло встала. - До свиданья".
Снаружи начался дождь, по стеклу забарабанили первые капельки.
Еще три недели.
x x x
Университетский кафетерий был переполнен, так что Линн взяла сэндвич со стейком и кока-колу с собой в кабинет, где она могла спокойно поесть и пролистать свежий 'Журнал Античной Истории'; там оказалась короткая, но интересная статья о культе Ареса во Фракии. На середине статьи и сэндвича кто-то постучал и вошел.
"Линн?"
Она обернулась и увидела Питера Эриксона с кафедры политики - высокого блондина, симпатичного, отчасти напоминающего мальчишку, в коричневом вельветовом пиджаке в стиле кэжуал. На его лице сияла слегка нервная улыбка.
"Привет, Питер", - сказала она подчеркнуто нейтральным тоном.
Как всегда, при виде него она испытала раздражение, не столько им, сколько собой, и неявную вину. Их недолгие отношения начались где-то год назад, после того, как она во время бега сломала лодыжку. Тогда она и Питер едва знали друг друга: всего-то пару раз побеседовали на собраниях факультета; а потом - вот и он, помогает ей на лестнице, несет коробку с бумагами, предлагает донести домой книги и даже сходить за покупками. Перемены были, что называется, налицо. Она подшутила над его галантностью, чувствуя себя слегка неудобно и - всего чуть-чуть - польщенно; он ответил скромной шуткой в свой же адрес. К ее удивлению, оказалось, что у них есть кое-что общее: Питер любил историю древнего мира. Ей нравилось разговаривать с ним о греках и римлянах и делиться историями о поездках на места раскопок; он был единственным человеком среди ее знакомых, кто, как и она сама, прочитал невразумительный, ужасно переведенный польский исторический роман об Амазонках, 'Дщери Артемиды'. Он был добрым, нежным и внимательным, и Линн спрашивала себя, каково это было бы, жить с мужчиной вроде него, завести семью. Сейчас она подумала об этом как о скучнейшей затее.
"Как жизнь?" - спросила она.
"Просто прекрасно... Я хотел пригласить тебя пообедать, но вижу, ты уже... - он кивнул на ее сэндвич. - Это очень вредно, кстати".
Губы Линн сами собой сжались. Это вернуло воспоминания; плохие. Такие как обед с Питером в университетском кафе и его ласковые придирки - и заказ для нее салата. Ей следовало послать его сразу же, как только он принес ей из супермаркета обезжиренное молоко. Когда он сказал ей, что она тратит слишком много времени на просмотр фильмов о кун-фу, ее терпение лопнуло. Но вот объяснять знакомым, что именно сподвигло их разрыв, было бы затруднительно, если не считать того, что она не разговаривала со знакомыми о таких вещах.
"Входи", - нехотя сказала она
"Спасибо, - Питер прислонился к книжному шкафу, засунув руки в карманы брюк. - Как продвигается книга?"
"Хорошо... спасибо..."
"Да? Знаешь, я мог бы связать тебя с моим агентом..."
"У меня есть агент. А еще издатель. Кнофф".
"Отлично, - Питер попереминался с ноги на ногу, прокашлялся и повторил: - Отлично, - и она заранее знала, что последует дальше. - Так, эм... какие планы на сегодняшний вечер? Или на завтрашний?"
Она отвела глаза. "Питер..."
"Да брось, Линн. Ты хоть на одно свидание сходила после того, как мы расстались?"
На его лице было написано такое неподдельное беспокойство, что ей захотелось вышвырнуть его вон и захлопнуть дверь у него перед носом. Вместо этого она сказала: "Я не должна отчитываться о моей любовной жизни".
"Какой любовной жизни? С Зеной? - Питер махнул рукой в сторону постера. - Я хочу сказать, это же всё, что есть в твоей жизни. Всё, что ты делаешь..." - он покачал головой.
"Ты знаешь, что мы не созданы друг для друга".
"Да ну... а хоть кто-то для тебя создан, Линн? - Питер потер свой подбородок и вздохнул. - Однажды тебе придется столкнуться с тем фактом, что всё это сводится к твоим проблемам. Всё это возвращается к уходу твоей матери и..."
"Питер, - в том, что ее голос превратился в лед, очень острый лед, не было ничего похожего на попытку психоанализа. - Не начинай. Снова".
Телефон выбрал хорошее время, чтобы зазвонить. Она схватила трубку – резко, словно оружие.
"Линн?"
"О, привет, Джекки, - она с опозданием понадеялась, что Джекки не будет озадачена столь явным энтузиазмом в ее голосе. Джекки и не была.
"Слушай, я тут подумала... если сегодня вечером ты ничем не занята, я могла бы приехать к тебе с тем DVD, ну, знаешь, 'Любовь и война' с Терфелем и Ванесс - может, сделаем пару выписок..."
"Конечно. В шесть?"
"Ого, правда? - Джекки засмеялась, явно в восторге от собственного неожиданного успеха. Она никогда еще не бывала у Линн. - Просто здорово. Я буду в шесть... ну, около шести".
"На углу четырнадцатой и... "
"Я знаю этот дом, из серого кирпича, с синей вывеской - я там как-то встретила тебя в холле, помнишь? Квартира 8A, правильно?"
"Да. Тогда до встречи".
Линн повесила трубку и повернулась к Питеру.
"Ну вот, - сказала она. - У меня есть свидание".
x x x
На экране бородатый мужчина, с несколько пухловатым для Бога Войны лицом, стоял перед высокой женщиной в чем-то, что по идее костюмера должно было сойти за доспехи Зены; настоящая Зена, Линн была в этом твердо уверена, никогда не носила доспехов с золотыми розами на груди. Беспорядочно нагроможденные декорации и реквизит вокруг них представляли дворец богов на Олимпе, слегка потрепанный, что должно было подразумевать Сумерки Богов. Зена и Арес - которого в этой опере называли смешным именем Марте, итальянской версией "Марса" - исполняли дуэтом свою финальную партию, "Quel sacrifizio d'amore" ("Эта жертва для любви"); зловещий взрыв со стороны оркестра дал знак Аресу упасть в руки Зены и начать свою очень длинную смертельную сцену. Будучи законченным романтиком, Верди использовал малоизвестную версию легенды о Зене, в которой Арес отдал не только бессмертие, но и жизнь ради спасения Евы и Габриель. Пока Зена пела о своем горе и благодарности, умирающий Арес продолжал петь с замечательной энергией; Габриель и Ева присоединились к ним и тоже пели удивительно хорошо для людей, только что побывавших на краю смерти. Единственной, кто не пел, была Афина, которая была мертва и делала это довольно хорошо, если не обращать внимания на ее заметно дергающуюся правую руку.
Линн чуть откинула голову и перевела взгляд на окно. Уже окончательно стемнело, и, когда музыка на мгновение стихла, она даже услышала крапанье дождя и далекий шум машин с Шестой Авеню. Она посмотрела на Джекки, сидевшую рядом с ней на черном кожаном диване в гостиной, и чуть не спросила, не хочет ли она еще минералки, как вдруг заметила, что в глазах девчушки стоят слезы - вот глупость. Лучше было дождаться конца. Минут через пять - и после одного неуклюжего прощального поцелуя, Арес испустил последний вздох в руках Зены, а Зена решила, что это самое подходящее время наконец сказать ему, на пронзительно высокой ноте, что она любила его. Трагично прогремели заключительные аккорды, тяжелый занавес всё-таки опустился, и Джекки еле слышно сказала: "Разве не красиво?"
"Это было... интересно", - осторожно сказала Линн. Тяжесть, которую она ощутила в груди в последние секунды оперы, когда сцена стала полностью темной, кроме того места, где стояла Зена, захватила ее врасплох.
Она вытянула руку и зажгла лампу, из той пары, над которой недавно охала и ахала Джекки. Они были настоящим антиквариатом, с бронзовыми статуэтками Зены, Габриель и Арго, и резко выделялись на фоне скучной практичной обстановки Линн. Разумеется, сама она никогда не покупала ничего подобного; лампы были подарком ее коллег на ее тридцатилетие, три года назад.
Занавес на экране снова поднялся, и актеры вышли на поклон, Зену и Афина мирно держались за руки и улыбались, аплодисменты перешли в оглушительные овации. Линн взяла пульт и остановила запись, и Джекки вздрогнула от громкого голоса журналистки, рассказывающей о банде насильников в Лос-Анджелесе. Линн быстро заставила телевизор замолчать. Когда экран посерел, Джекки наградила ее разочарованным взглядом.
"Тебе не понравилось".
"Не то, чтобы... Будешь доедать?" - Линн указала на картонные коробки с китайской едой на журнальном столике.
"Нет, спасибо; мне только еще немного сельтерской воды".
"Эта опера, - Линн выложила на тарелку немного еще теплого мяса оранжевого оттенка, - это просто романтичная мифология, которая как раз и делает мою работу настолько трудной. Знаешь, сколько моих студентов уверено, что Зена и Габриель действительно двадцать пять лет проспали в ледяной пещере? Я бы не удивилась, если бы узнала, что глубоко внутри некоторые из них думают, что это Арес там их похоронил".
"А по-твоему, это невозможно?"
Линн перестала жевать и ошарашено взглянула на нее.
"Я хочу сказать... я имею в виду, что они спали... были заморожены в ледяной пещере, - торопливо объяснила Джекки. - Они - в общем, они действительно исчезли на двадцать пять лет, и не постарели..."
"Или так рассказывали люди. У нас же нет фотографий. Ясно, что они ушли в тень, учитывая все те армии из храмов, преследовавшие их, все помешанные на каком-то глупом пророчестве. Потом, какое-то время спустя, их снова заметили, отлично отдохнувших и в довольно хорошей форме".
"Но - ни на день не постарев?"
"Насколько мы знаем, их могло не быть лет пять, может, десять - эти двадцать пять лет могли оказаться всего-навсего поэтической чушью. Нельзя же воспринимать всё так буквально".
"Но Ливии было двадцать шесть, когда..."
"Мы даже не знаем точно, была ли Ливия дочерью Зены. В этом всё дело - у нас так много противоречивой информации, причем преимущественно вся эта информация попала к нам из вторых рук... - Линн отставила тарелку и глотнула колы. – Или, кто знает, может, к числу ее множества талантов относится и тот, что Зена изобрела крем против старения".
Джекки задумчиво улыбнулась. "Да, наверное, ты права..."
"Слушай, я постоянно имею с этим дело. Сегодня ко мне подошла студентка, спросила, можно ли ей написать реферат по Зене, мюзиклу".
"Что ты ей сказала?"
"Ну, я могла бы спросить ее, что она курила. Но проблема в том, что она могла всерьез мне ответить".
"Ты сказала "нет"?"
"Конечно, я сказала "нет". Что я должна была сказать?"
"Ну... - Джекки с маленькой виноватой улыбкой подняла на нее глаза, разглаживая складки своего длинного платья. - Ты могла бы сказать ей написать реферат о соответствии мюзикла подлинной истории... Знаешь, так она могла бы написать о том, что ее интересует, и при этом проделать серьезную работу, и всё такое..."
Линн задумчиво на нее взглянула, вертя в руках стакан. Затем она чуть заметно пожала плечами и отвела глаза.
"Может, что-то в этом и есть".
"Серьезно? - Джекки засияла от гордости. - Всегда считала, что это всё может обогатить науку - фантазия, дух творчества... - она мечтательно закатила глаза. - Воображение..."
Линн поставила стакан на столик и встала. "А вот теперь ты меня пугаешь".
"Прости... Давай, я помогу тебе, - добавила Джекки, когда Линн взяла пустые тарелки. - Если ты переживаешь за свою книгу, можешь успокоиться. Это же твоя книга, а я так, ха-ха, скромный соавторик".
Они стояли в тесной крошечной кухоньке, выкладывая тарелки в мойку, когда пронзительной трелью зашелся телефон. Что-то в этой трели заставило Линн задрожать от нетерпения - или, возможно, потом ей просто стало так казаться. Она посмотрела вокруг, пытаясь вспомнить, где оставила телефон; он зазвонил снова, сердито и настойчиво. Наконец телефон оказался найден на туалетном столике в крошечной прихожей рядом с кухней, наполовину скрытый зонтиком Джекки. Линн схватила трубку на середине очередного звонка.
"Алло?"
Недолгая тишина на другом конце провода сменилась низким гудением. Затем звучный бархатный баритон сказал: "Линн? - она тотчас же узнала голос и ощутила острое волнение. - Это Марио Анхелотти..."
Ее пальцы, державшие трубку, сжались сильнее. Марио был на археологических раскопках в Македонии. У него сейчас было - сколько? четыре утра?
"Как дела?", - она попыталась заставить свой голос звучать обыденно.
"Мы кое-что нашли".
"Что же?"
"Храм Арррееза, - с акцентом произнес Марио. - На поверхности, понимаешь, это просто несколько камней... так что, как же это сказать... ничего удивительного, что никто не нашел его рррраньше... но подземные покои - белиссимо! Ээ... прекрасные! - телефон тихо шипел и трещал во время паузы в рассказе Марио. - И он как-то связан с твоей девочкой".
"Что? Так что вы там нашли? - она обернулась и увидела Джекки - она практически забыла про Джекки! - смотрящую на нее с бьющим через край любопытством.
"Возможно, что мы кое-что нашли - несколько оригинальных свитков Габриэллы".
Линн закатила дыхание. "Нет!"
Она услышала хохоток Марио. "Может быть, нет. Может быть, да. Хочешь приехать посмотреть, а?"
"Да. Да, конечно, - она пыталась игнорировать стучащую в висках кровь. - Я буду там так скоро, как только смогу".
"Я отправлю машину встретить тебя в аэропорту Фессалоников - там есть автобус, но он ненадежный. Только сообщи мне, когда отправишься, договорились? Так... запиши номер..." - Линн рванулась к столу взять ручку и блокнот; от волнения она опрокинула органайзер, и эти чертовы ручки с грохотом разлетелись по столу.
"У тебя там всё в порядке?"
"Да. Спасибо, Марио - я правда это ценю. Я буду там... первым же рейсом... и, Марио? Ничего там не трогайте, ладно?"
"Без проблем. Ой, Линн?"
"Да?"
"Мы нашли еще кое-что. Металлический круг..."
После минутной потери дара речи она сумела выдавить еле слышное: "Вы шутите".
"Нет, нет - мы нашли его. Может быть, это элемент обстановки, или украшение, понимаешь. Он, ээ... он в стене... мы его не доставали. Нужно быть очень осторожными. Но он так похож на шакрам Зены".
Повесив трубку, Линн собрала разбросанные ручки и карандаши, села за стол и включила монитор. Дожидаясь, пока она подключится к интернету, проклиная медленное соединение, она подумала, что должна позвонить отцу и рассказать ему. А затем ее вдруг огорошило, что она снова забыла про Джекки. Она резко обернулась, и как раз тогда Джекки спросила: "Что ты делаешь?"
"Заказываю билет до Греции".
"До Греции? - Джекки подошла ближе к лампе, ее глаза сверкали так же возбужденно, как когда она впервые пришла в кабинет Линн. - Они нашли что-то, имеющее отношение к Зене, да? Что-то важное?"
"Возможно, - Линн сделала паузу и добавила. - Это так же может оказаться подделкой", - проклятый заразный энтузиазм Джекки; ей и так было нелегко, сдерживая собственное волнение, настраивать себя на возможное разочарование - как это уже бывало прежде.
"Ну так что там?"
Она вздохнула. "Там может быть собрание оригинальных свитков Габриель".
Джекки поднесла руки ко рту и приглушенно произнесла: "О, Господи".
Линн вернулась к экрану и нажала на ссылку сайта путешествий. Пока она печатала свой запрос - Нью-Йорк-Фессалоники - Джекки подошла к ней и встала у нее за спиной. "Так ты туда летишь? Когда?"
"Завтра, если достану билет".
"О Боже, Линн, - мгновение она молчала. А потом протараторила. - Можно мне тоже полететь?"
"Не будь смешной", - появились результаты поиска; рейс на Единых Авиалиниях, с приземлением в Милане, вылет в половине седьмого. Есть свободные места.
"Ты должна взять меня с собой. Мы ведь вместе пишем эту книгу, так? Я имею в виду, ну ладно... я только соавтор... но ты же знаешь, это так важно..."
"Что ты собираешься делать на археологических раскопках?"
"То же, что и ты. Ты-то ведь тоже не археолог".
"Нет, но..."
"Тебе же может пригодиться помощник? Пожалуйста, - она наклонилась над столом, заглядывая Линн в глаза. - Это же шанс всей моей жизни. Слушай, я знаю, что смогу писать гораздо лучше, если смогу увидеть всё собственными глазами - если смогу прочувствовать это - неужели не понимаешь?"
"Джекки... если ты не в курсе, полет туда-обратно стоит две тысячи долларов".
"У меня есть деньги - мне только что заплатили за книгу о диетах".
"Что еще за книга о диетах?"
"Ну, знаешь, такая книга про диеты, к написанию которой я приложила руку... да неважно, не похоже, чтобы она когда-нибудь тебе понадобилась, - Джекки, заколебавшись, добавила, неуверенная, что Линн поняла шутку. - Ну, в смысле, ты же в такой хорошей... - она замолчала и откинула назад волосы с маленьким нервным смешком, который всегда у нее вырывался, когда она волновалась, что ее попытка пошутить была оскорбительной. - Линн, я могу заплатить за билет, не волнуйся об этом, ладно?"
Линн предприняла еще одну попытку слабого, преимущественно символического, сопротивления: "Я... я даже не знаю, есть ли билеты на этот рейс".
"Так ты проверь?"
Линн вздохнула и повернулась к компьютеру. Да какого черта, у нее хотя бы будет компания на полет. Как будто ей нужна компания, когда ее ждет такое открытие. Ее тело скрутило от волнения. Поиск... пожалуйста, подождите, сказал ей компьютер. Она почувствовала, как Джекки за ее спиной затаила дыхание. Затем замигали синие буквы, и на экран были выведены результаты поиска.
Она подняла голову, глядя на Джекки. "Ладно. Но я сижу у прохода".
Греция.
Ее озарило, когда она шла по Бродвею от станции метро, обходя блестящие лужи на тротуаре, едва замечая проезжающие автомобили и шум толпы; после десяти Верхний Вест-Сайд с его ресторанами и барами всё еще был полон жизни.
Завтра она отправится в Грецию. Джекки остановилась и тряхнула головой, и обнаружила, что улыбается абсолютно незнакомой женщине, изящной платиновой блондинке, которая бросила на нее странный взгляд.
На что это похоже, задумалась она, идя дальше. Кипарисовые рощи, блеющие овцы на полях, и где-то среди зеленых холмов всё еще такие неприступные руины храма Ареса - и там, в какой-нибудь темной и таинственной древней зале - свитки Габриель. Джекки вздрогнула от бодрящего холода, вошедшего в вечерний воздух после того, как закончился дождь.
Завернув за угол, она оказалась в плотной серой ночи, вдали от светящегося Бродвея. Ей пришло в голову, что она даже не спросила Линн, какую одежду ей брать. Свитки Габриель... она попробовала вообразить, что держит их в руках - хрупкий пожелтевший папирус, или, возможно, дорогая гладкая кожа... а есть ли в них уникальный, волшебный запах старых книг? Коснувшись их, почувствовала ли бы она, что словно вступила в связь с самой Габриель? Будут ли они настоящими?
Джекки полезла в сумочку за ключами. Впервые она осознанно поняла, что частично дрожала и нервничала от мысли о том, что отправится в путешествие вместе с Линн. Это было невероятно, то, что она знала Линн всего лишь месяц или около того, а ощущение было, словно они были друзьями целую вечность. Конечно, большинство ее друзей вернулось в Массачусетс; после года в Нью-Йорке единственный человек, которого она действительно знала здесь, был Арти, и Арти был...
Арти был прямо перед нею, взволнованно маша ей "Привет!", пытаясь сдержать визжащего Джаспера, который рвался с поводка и смотрел на нее со своим золотолабрадорским оскалом Гуффи.
"Привет, Джаспер! - Джекки наклонилась, почесывая пса за теплым ухом. - Привет, Арти".
Арти был ее соседом - жил за соседней дверью - и взял ее под свое крыло практически с самого ее переезда сюда. Иногда она подозревала, что он набирается храбрости пригласить ее куда-нибудь. Арти был инженером-программистом и выглядел соответственно.
"Привет, Джекки, - он прокашлялся и продемонстрировал милую улыбку в стиле Джаспера. - Что так поздно, никак со свидания?"
"Не совсем. Я ужинала с Линн - ну, знаешь, Линн Дойл, я пишу с ней в соавторстве книгу", - она погладила Джаспера по морде, и он ткнулся ей в руку влажным носом.
"А, да, да, - Арти бодро закивал. - Книга. О твоей подруге, ээ, королеве варваров".
Она засмеялась, отодвигаясь, чтобы уклониться от лап Джаспера. "Королеве Воинов".
"Да, точно, не важно... Джаспер, ну-ка, прекрати! - Арти слабо дернул поводок. - Гм - кстати, тут ко мне хотела приехать мама, и я собирался сводить ее в понедельник в Филармонию, но, что ты думаешь - она всё переиграла и не приедет. А у меня остался лишний билет, я вот и подумал, что, может, ты бы..."
"О - спасибо, Арти, но, - он выжидающе смотрел на нее, и она поежилась от волнения и некоторого затруднения. - Думаю, что я... буду в это время в Греции".
"Что ты сказала?"
"Я лечу в Грецию. Завтра".
Джаспер в ответ негромко заскулил. Арти снял очки и потер переносицу, глядя краем глаза на Джекки. "Ого, ты не говорила мне, что улетаешь... а что так, в отпуск?"
"Нет-нет. Я лечу с Линн - я сама узнала только сегодня вечером - Арти, ты не поверишь, я сегодня сидела у Линн, а потом раз - и мы летим в Грецию, - она сделала паузу, чтобы передохнуть, и затем продолжила с нервным смешком. - Я несу чушь, да? - и прежде, чем Арти успел ответить, она продолжала. - Понимаешь, там нашли нечто очень важное... нечто, имеющее отношение к Зене. Что-то вроде археологической находки. Ты представляешь? Всегда мечтала побывать на раскопках!"
"Правда? - Арти вернул очки на глаза и изогнул бровь, не обращая внимания на недовольное ворчание Джаспера. - С тобой там всё будет в порядке?"
"Да, конечно, а что?"
"Ну, сама знаешь... хорошая девочка из Массачусетса посереди ничего - вдруг ты подхватишь какой-нибудь редкий вирус, или - Джаспер, сидеть! - или отравишься - там полная антисанитария..."
"Арти, я уже большая девочка".
"Ну да, а что, если там может оказаться много больших вирусов?"
"Угу, - никогда точно не зная, как следует реагировать на шутки Арти, она улыбнулась и похлопала его по руке. - Слушай, я правда ценю, что ты за мной приглядываешь... но честное слово, со мной ничего не случится".
"Ну ладно, что я могу знать. Я вообще не бывал за границей. Если, конечно, - Арти издал смущенный смешок, предсказывая шутку, - не считать Нью-Йорк. Ты знала? Мы, из Огайо, думаем, что Нью-Йорк - заграница".
"Да, точно, - Джекки неуверенно улыбнулась и снова принялась возиться с ключами. - Ладно, мне в самом деле надо идти, собирать вещи и вообще..."
"Ты надолго улетаешь?"
"Всего на десять дней. Линн должна вернуться до конца семестра".
"А, хорошо. Счастливого пути... видимо, ээ, теперь увидимся, когда ты вернешься".
"Конечно, - Джекки присела на корточки попрощаться с Джаспером, чуть вздрогнув и захихикав, когда он принялся облизывать ее лицо; затем она встала, приподнялась на цыпочках и неловко прижалась губами к щеке Арти. "Береги себя, ладно?"
"Ээ, конечно, - он наклонился поправить ошейник Джаспера - Ты тоже осторожней".
Джекки уже поднималась по лестнице, с ключами в руке, когда услышала позади себя голос Арти. "А как ты доберешься до аэропорта?"
Она обернулась. Арти стоял перед ней, в круге желтого света фонаря и казался еще более высоким и нескладным, чем обычно, с Джаспером, дергающимся на поводке, скулящем и дико бьющим хвостом.
"Наверное, на такси".
"А, ну, - Арти чуть заметно передернул плечами и поправил очки, - я, ээ, мог бы тебя подбросить".
x x x
"Ты никогда не беспокоилась из-за авиакатастроф и всего в том же духе?"
Линн откинулась в кресле, попивая пиво и как раз унюхав первый подозрительный запах пищи авиалинии. "Нет", - сказала она.
Это было маленькое чудо, а может, и не маленькое, что они вообще оказались на этом самолете. Разумеется, Линн планировала вызвать такси; а затем позвонила Джекки, сказала, что один ее приятель, Арчи... нет, Арти... предложил их подвезти. Арти оказался милым парнишкой, этаким дурачком из сказки; на нем была клетчатая рубашка, и он должен был носить очки с огромными толстыми стеклами. Он приехал на бежевом шевроле, который выглядел древнее, чем был на самом деле, на переднем сиденье рядом с ним сидела Джекки - взволнованная и такая летняя в своем светло-зеленом платье в мелкий синий цветочек - и лохматый скалящийся золотой лабрадор на заднем. "Что это?" - настороженно спросила Линн у выбирающегося из автомобиля, чтобы помочь с багажом, Арти, и он неловко хихикнул и объяснил, что Джаспер должен был отправиться с ними, потому что, ну, в общем, он просто не мог остаться один дома. Пока они запихивали чемодан Линн в багажник, его крышка безопасно отделила Арти от Джекки, и Арти остановился, глядя на Линн, и сказал с неожиданным вызовом в голосе, хотя и слегка робко: "Ты проследишь, чтобы с ней ничего не случилось, правда?" - "Да, конечно", - ответила она, слегка озадаченная и удивленная. Он успокоено кивнул и сказал: "Поехали".
По пути в аэропорт Джекки радостно болтала, Арти изредка бросал на нее вожделенные взгляды, ведя машину, а пес смотрел на Линн щенячьими глазами и пытался прижаться к ней; вскоре они застряли в ужасной пробке на кольцевой Белт-Парквей. Автомобили продвигались через час по чайной ложке, Арти настоял сойти с шоссе и попытаться в объезд, и какое-то время они кружили вокруг низеньких кирпичных домов и прохожих. Казалось, прошла целая вечность, а Джекки без умолку продолжала: "О нет, мы никогда не выберемся", и вытягивала шею, словно пытаясь увидеть выход. Линн неподвижно сидела, в душе желая кусать ногти, рвать волосы, а заодно убить Арти вместе с его псом. А вот Джаспер совершенно не обращал внимания на все их человеческие неприятности - автоматического похлопывания Линн по голове ему было достаточно, чтобы быть счастливым.
Наконец Джекки вспомнила, что у нее есть мобильный, в отчаянии набрала номер аэропорта, и - о, чудо! - "Рейс отложили. Мы спасены!" - воскликнула Джекки, смеясь и не в силах поверить, и Линн в конце концов смогла расслабиться и засмеяться вместе с ней. Рейс задержали на два часа; их транзит в Милане был достаточно продолжительным, так что им можно было не волноваться о рейсе на Фессалоники. Остаток пути прошел без происшествий. Прибыв, в конечном счете, в аэропорт, они с легкостью нашли терминал; Арти помог выгрузить их багаж, быстро обнял Джекки и получил от нее поцелуй в щеку, отчего сразу же запнулся на словах прощания, а Джаспер махал хвостом своей новой лучшей подруге Линн.
И вот - они здесь.
Джекки закрыла книжку в мягкой обложке - популярную, но, по мнению Линн, слишком романтичную 'Боги, Гробницы и Ученые: История Археологии', и повернулась к окну, глядя во тьму за иллюминатором. "Знаешь, - в ее голосе были зловещие нотки, - иногда в самолете я смотрю, и вокруг всё так обыденно... напитки, еда, люди читают книги и журналы, смотрят кино - и невозможно поверить, что может случиться что-нибудь плохое. А потом я думаю... сколько раз самолеты терпели крушение, а там были такие же люди, которые занимались обыденными делами, и вдруг..."
"Ты всегда таким образом поднимаешь настроение в полете?"
"Боже, я паникерша? Прости, - Джекки повернулась к ней с робкой улыбкой, перелистывая уголки страниц книги. - Иногда я просто... думаю о таких вот случаях".
"Об авиакатастрофах?"
"Нет, нет... знаешь, вроде как... жизнь и смерть".
"Я стараюсь о таком не думать, - затем она почему-то добавила. - Когда мне было двенадцать, я едва не погибла", - ее собственные слова поразили ее; это было то, о чем она почти никогда не говорила.
"Господи, - прошептала Джекки. - Что случилось?"
"Я пошла на пляж с кузиной и ее парнем. Мы заплыли слишком далеко и... я чуть не утонула".
"Боже, - Джекки покачала головой, широко распахнув глаза. - Какой ужас".
"Ну, это был не такой уж ужас. Я же всё еще жива".
Но это был ужас. Она много лет скрывала это даже от отца, главным образом потому, что не хотела доставить Салли проблем. Салли тогда было семнадцать, и она входила в школьную команду по плаванию; а Линн была слишком гордой, чтобы сказать Салли и Джефу, что она устала и хочет вернуться. И затем был страх, парализовавший ее ужас, соленая вода жгла нос и горло Линн, душила ее, она в панике крутилась, вода накрыла ее с головой, свет исчез - и такое унижение, Джеф вынес ее на берег, бросил на плед как мокрую тряпичную куклу, а люди вокруг нее кричали и суетились. А еще было другое воспоминание, хотя оно должно было быть галлюцинацией: воспоминание о том, как она погружается в ледяную воду, и ее члены застывают, вода заполняет ее рот и ноздри, ее кулаки беспомощно колотят в толстый слой льда.
Подавив дрожь, Линн вылила остаток своего пива в пластмассовую чашку и повернулась к Джекки, которая что-то говорила про... свитки Габриель.
"Прости, что?"
"Ты сразу же узнаешь, правда ли они настоящие свитки Габриель?"
"Не совсем так. Я видела образцы письма Габриель, так что у меня есть весьма хорошее представление. Но надо будет провести исследования, тесты - возраст пергамента и всё такое".
"Я просто знаю..." - начала Джекки с мечтательной улыбкой, но Линн ее перебила.
"Ты просто знаешь, что они настоящие? Пожалуйста, не говори так".
"Что, боишься, что я сглажу?"
"Нет, просто... - она встряхнула головой и отвела глаза. - Джекки, я так ужасно хочу верить, что они настоящие. Я уже проходила это прежде, и..."
"Ты боишься, что ошибка разобьет тебе сердце", - тихо сказала Джекки, и Линн вдруг почувствовала себя смущенной: она слишком много сказала, слишком много показала. Она поежилась, чувствуя, как ее кожу покалывает от напряжения. Неловкую тишину между ними нарушил мирской звон провозимого ужина.
"Ладно, - сказала Линн. - Это слегка слишком сильно".
x x x
Джекки запрокинула голову и позволила теплому ароматному порыву ветра пронестись по ее лицу и ее волосам. Греческая равнина, прекрасное небо с несколькими маленькими пушистыми облачками - оливковые деревья вдоль дороги, точно так же, как две тысячи лет назад, когда, возможно, сами Зена и Габриель путешествовали по этой дороге... жизнь просто не могла быть лучше. Нет, она должна была стать еще лучше, как только они доберутся до места раскопок. Ей не было слышно, о чем говорили Линн и Марио у джипа, но там точно было что-то про открытие. Закрыв глаза, Джекки попробовала представить, каким окажется храм: темный воздух, наполненный тяжестью веков, разрушенные колонны, возможно, ставшие сейчас, рассыпающиеся, даже величественней, чем когда они стояли высокие и гордые; фрески со сценами сражения - это, в конце концов, был Храм Войны - с ликами воинов, стертыми временем.
Она открыла глаза, улыбаясь солнечному дню и стаду безразличных ко всему овец. Каково это было, бродить по тому храму? Она бы почувствовала, что находится на месте, освященном присутствием богов? Боги... ну да, в то время они были для народа вполне настоящими. Свитки Габриель были полны историй о встречах с богами лицом к лицу, об Аресе и Зене, о ее собственной дружбе с Афродитой... они были просто чем-то вроде воображаемых друзей, которые у каждого бывают в детстве? Линн хотела исследовать в своей книге новую теорию: возможно, это не было целиком сказкой, возможно Зена и Габриель знали каких-нибудь жрецов, считавших себя земными воплощениями богов на земле, и умели убеждать. Линн всегда всему находила рациональное объяснение. Или пыталась найти.
Даже без богов, это будет отличное приключение. Это была такая честь, что Линн ее пригласила... ну ладно, скорей, она сама себя пригласила... но даже в этом случае, они собирались работать как одна команда, и она знала, что не разочарует Линн. Они будут не просто как команда, а как друзья... может, пока еще не друзья, но они ими станут, когда-нибудь. А пока, путешествие было великолепным - хорошо, за исключением части чуть-не-опоздали-на-рейс... Арти иногда мог быть таким лопухом - но всё остальное уже было более захватывающим, чем она ожидала. Быстрая пересадка в Милане, где они закусили бутербродами и капучино - аэропорт Фессалоник, наполненный кричащими, спешащими, отчаянно жестикулирующими людьми - где их встретил закипающий Марио, коренастый, загорелый человечек средних лет с остроконечной бородкой и оперным голосом... Джекки прищурилась и отбросила волосы с глаз.
Глядя на затылок и шею Марио - кажущиеся красными в свете солнца, она услышала, что он сказал: "Как я уже говорил, диск закреплен, или, как бы это сказать, воткнут, в стене..."
Это было на самом деле. Джекки мгновенно захлестнуло мощнейшее волнение, словно она только сейчас поняла, что это приключение было реально, что они действительно были в Греции, действительно направлялись в древний храм Ареса. Возможно, вся ее жизнь была преддверием этого: тихое, полное мечтаний и фантазий детство в ухоженном благопристойном городке в Новой Англии; юность в чтении книг и свиданиях с милым соседским мальчиком (через две калитки, если точно); четыре совершенно пустых года в программе гуманитарных наук в Уэльсе и ее внезапный порыв записаться на курсы древнегреческого языка; начало успешной, хотя и без гремящей славы, карьеры писательницы; тщательно продуманный переезд в Нью-Йорк. Всё это - дорога, которая вела сюда. Подождите-ка, это звучит ненормально - вот уж точно, занесло. На самом деле она никогда не переставала верить, что однажды с ней случится нечто совершенно особенное - но с другой стороны, ведь глубоко внутри в это верит каждый...
Сквозь шум ветра она услышала, как Линн сказала: "Целый свиток?", и Марио ответил что-то, что она не разобрала, если не считать "сумерки", "Арес" и "обычная версия". Улыбаясь себе, она вытянула руку, чтобы почувствовать прикосновение ветра к ее ладони, почувствовать, как он протекает сквозь ее пальцы. Вдалеке виднелась сказочная деревня, раскинувшаяся у подножия изумрудного холма, на вершине рос ряд кипарисов, высоких и изящных, их тонкие очертания четко выделялись черным на фоне ярко-синего неба. Если что-то особенное и случалось с нею, это было здесь.
x x x
"Господи всевышний".
Я знала, что она это скажет - откликнулась эхом мысль где-то в подсознании Линн - и исчезла раньше, чем успела окончательно сформироваться; сама она была ошеломлена почти так же, как Джекки.
Снаружи храм выглядел не ахти - всего лишь груда камней, не поддававшихся описанию, уже заросших пышной травой и кустами; неудивительно, что до недавних пор археологам не приходило в голову здесь копать. От пола в храме ничего не осталось, за исключением нескольких мозаичных плиток, слишком старых и разбитых, чтобы разобрать, что на них было. Но команда Марио нашла ход, ведущий в просторный подземный зал, и вот там-то они сейчас и стояли.
Четырех больших ламп, оставленных рабочими, не хватало для полного освещения зала, и частично стены и пол были погружены во мрак; но то, что можно было разглядеть в режущем глаза желтоватом отсвете, было просто поразительным - а Линн всегда считала, что ее трудно поразить. Расписанные картинами стены - яркие цвета, четкие линии... они выглядели так, словно их закончили месяц назад. Они изображали сражения, ничего удивительного, раз уж это был храм Бога Войны; в частности, одна из картин, посереди стены напротив входа, особенно бросалась в глаза. Линн подошла ближе, чтобы получше рассмотреть ее. Это была Зена - черные кожаные доспехи, черные как смоль волосы и синие глаза, шакрам в руке - сражающаяся с римлянами у серых городских стен. И была другая женщина, ниже ростом, с короткими светлыми волосами, в красном топе и короткой юбке, несущаяся по полю битвы на белой лошади, с мечом в руке.
"Габриель", - прошептала Джекки у нее за спиной.
"Да, мы думаем, что это Габриэлла, - голос Марио резонировал под низким потолком. - Большая редкость - прекрасная - вообще ведь мало портретов Габриэллы".
"Странно, - сказала Джекки, - на ней нет никаких доспехов. Ну ладно, она известна как поэт, а не воин..."
"У нее меч, - Линн в раздумье вскинула голову. - Думаю, что это сражение в Салоне - помните, когда Зена хотела, чтобы Габриель осталась при ней как ее писец..."
"Боже, точно, а потом римляне устроили для них ловушку, и Габриель пренебрегла приказом Зены и выехала на поле боя, чтобы спасти ее..."
Линн повернулась на месте, оглядывая зал. Украшений было немного: четыре колонны из черного мрамора, с вырезанными на них оружием и черепами, пара ниш в стенах с бронзовыми статуэтками амазонок в них, несколько мечей, щитов и боевых топоров на стенах... и там, ярко освещенный и вонзенный в огромную гладкую каменную глыбу, мерцал металлический круг с кривой рукояткой посередине.
"Шакрам... - было странно услышать свой голос в этом подземном зале разрушенного храма. Она подошла к стене и остановилась, позади нее раздалось тихое эхо шагов Джекки. - Вы еще не пытались извлечь его?"
"Мы должны действовать, ээ, - Марио сделал паузу, вспоминая слово, - очень осторожно. Было бы ужасно нанести вред..."
Линн протянула руку к шакраму, но не коснулась его, пока. Она провела ладонью по глыбе. "Это дверь?"
"Похоже на дверь, да? - Марио коснулся тонкой как волос трещины в стене. - Возможно, там еще один потайной зал. Но пока мы не знаем, как ее открыть".
"Что там, по-вашему, находится?" - спросила Джекки.
"Хм... может быть, золото, серебро - tesori - сокровища храма..."
"Или, может быть, свитки", - сказала Джекки.
"Свитки... да, свитки мы нашли в этом зале, - Марио махнул в сторону большого темного сундука у стены. - Вон они".
Джекки сделала несколько шажков к сундуку, затем остановилась и смущенно перевела взгляд с Марио на Линн.
"О, сейчас их там уже нет, - Марио хихикнул, его темные глаза весело блеснули. - Они вас дожидаются - в кабинете".
"Нам можно их увидеть?" - Линн надеялся, что ее голос будет твердым, хотя сердце колотилось как сумасшедшее.
"Да-да, я немедленно покажу их вам, - Марио махнул рукой, указывая на выход из храма. - Идемте со мной".
"Здорово, - сказала Линн. - Марио..." - она не знала точно, что сказать, и наконец неуклюже выдавила "grazie".
"De niente, - он усмехнулся и похлопал ее по плечу. - Я бы не мог - как там это говорится-то? - я не хотел бы, чтобы ты пропустила это ни за что на свете".
x x x
Я продолжаю думать о том, что случилось прошлым вечером в таверне. Когда мы с Зеной пошли ужинать, кто-то сказал хозяйке таверны, кто мы такие. И она вдруг оказалась у нашего стола, закричала на нас, велела нам убираться...
"Хм... похоже на дневник, - пробормотала Линн. - Или на какие-нибудь заметки..."
"Удивительно, - сказала Джекки. - Удивительно..."
Она не была уверена, как давно они ушли с раскопок и находятся здесь, в кабинете, досконально исследуя свитки, которых они касались только в защитных перчатках из хлопка. Выглянув в окно, она увидела, что уже стемнело. Пергаменты были разложены на большом деревянном столе, под ровным желтоватым светом лампы на потолке; здесь были табуретки, но Джекки и Линн приходилось стоять, чтобы прочитать свитки, лежащие далеко от края стола. Некоторые из них были знакомы, их копии сумели дожить до наших дней целыми и невредимыми (а эти в самом деле были написаны рукой Габриель?); другие, вроде рассказывающих о смерти Элая и о финальном аккорде Сумерек богов, были потеряны, если не считать отрывков, выявленных современными историками. Видеть их вот так, целиком, читать текст, обтекающий те известные фрагменты, должно было быть крайне волнительным, но чувства были почему-то притупленными. Где-то на уровне подсознания Джекки знала, что полностью осознает всю ошеломительность этого лишь какое-то время спустя.
Она представила Габриель, ссутулившуюся за деревянным столом в комнате в таверне, пишущую при свете шипящей масляной лампы.
Она кричала, что ей не нужны наши деньги и что она не хочет видеть нас в своей таверне. Она смотрела прямо на Зену и кричала "убийца", и я ошеломленно подумала, что неужели эта женщина могла быть связана с прошлым Зены. Но прошлое было не при чем. Оказывается, ее муж служил в римском легионе в Северной Африке, где Зена и я помогли кочевникам победить римлян. Он был там убит. Она продолжала кричать, и Зена встала из-за стола, с застывшим лицом, и направилась к двери. Это должно было быть для нее ужасно, знать, что не вся боль, которую она причинила невинным людям, была из прошлого - прошлого, которое она давно оставила позади. Если бы только она поговорила со мной об этом, но я знаю, что она не станет. Нам надо подготовиться к новому сражению; мы выступим против разбойника по имени Орхан, чья армия напала на несколько деревень в Парфии - деревень, которые некому было защитить, потому что они лежат на земле, оспариваемой двумя городами. Новый день, новая битва.
И еще кое-что сегодня случилось. Мы проезжали мимо деревушки у подножия холма. Я заметила, что на лице Зены появилось странное, отсутствующее выражение, и я набралась храбрости спросить у нее, что не так. Она наконец сказала мне. Это была та самая деревня, где много, много лет назад она спасла ребенка от смерти от руки ее собственных солдат, прошла сквозь строй и выжила, и затем присоединилась к Гераклу, разделалась со своей бывшей армией и начала новую жизнь, сражаясь за добро. Я сказала ей, что это должно быть хорошо - вернуться сюда; здесь она родилась для новой жизни. Она пожала плечами и пробормотала "наверное", но я точно могу сказать, что ее мысли были в другом месте. Я больше не настаивала. Я должна найти способ описать всё это в моем следующем свитке, после того, как мы покончим с Орханом. Я никогда не писала о той части прошлого Зены - как она перевернула свою жизнь и стала человеком, которого я знаю. Теперь у меня есть хороший шанс для этого.
"Ну вот, - сказала Линн. - Здесь он обрывается".
Что-то в молчании Джекки заставило ее поднять на ту глаза. Джекки смотрела прямо перед собой, с отчужденным, почти ошеломленным лицом.
"Что? - спустя еще секунду Линн вытянула руку и легонько ударила Джекки в плечо. - Ну что такое?"
Вздрогнув, Джекки посмотрела на нее и моргнула, полуоткрыв рот.
"Тогда она умерла", - сказала она сиплым шепотом.
"Кто?"
Джекки закашлялась и выпрямилась. "Зена".
Линн почему-то чуть вздрогнула. "Что ты говоришь?"
"Я думаю, что она умерла в той битве. Я не знаю, откуда..."
"Шестое чувство?"
"Ладно, знаю, ты будешь смеяться, но я просто..." - она покачала головой и замолчала.
"Еще напой мотивчик Секретных Материалов", - с кривой усмешкой сказала Линн. Раздражало то, что глупость Джекки была заразной; теперь она и сама слегка задергалась.
"Но это ведь могло бы быть правдой, разве нет? Я имею в виду, никто не знает, как она умерла. Всё, что мы знаем, - что это было спустя какое-то время после осады Аримина..."
"Из того, что мы знаем, это могло быть и в самом Аримине."
"Но он был написан позже", - Джекки быстро кивнула на свиток.
"Кто это сказал?"
Глаза Джекки робко моргнули. "Ну... наверное, я просто замечталась".
Линн вздохнула и посмотрела на свои часы. "По-моему, на эту ночь мы достаточно начитались".
"Прости, - Джекки посмотрела вниз, затем издала маленький нервный смешок. - Ты, наверное, уже жалеешь, что взяла меня с собой..."
"Нет, пока еще не жалею, - Линн сама слышала, как неискренне звучал ее голос. Правда была в том, она никак не могла избавиться от того странного тяжелого чувства. - Идем, поищем, где они здесь питаются. Умираю с голоду".
x x x
Она была одна на поляне, сидела на поваленном дереве у догорающего костра, уронив голову на руки. Она не плакала, но ее глаза были полны слёз.
Она подняла голову и посмотрела на чистое безлунное небо.
Я люблю тебя, Зена.
Ночь была тихой, даже ветра не было. Тихо как в могиле.
Ее лучшая подруга была мертва. Она только что оставила прах Зены в урне из черного камня в семейном склепе в Амфиполисе, в том самом склепе, где много лет назад она увидела, как Зена разговаривала с мертвым братом. Тяжело быть одной. - Ты не одна...
А теперь она была одной, настолько одной...
Или, возможно, нет.
Она напряглась, а затем поняла, кто это был. Чуть повернув голову, она увидела, что он сидит рядом с ней на бревне; увидела его лицо, искры костра отражались в его темных глазах. В последний раз она видела его, когда он отнес тело Зены к костру и неловко опустил ее - коснулся ее щеки, словно продолжая надеяться разбудить ее, поднял ее руку и наконец отпустил, выражение его лица было ошеломленным и беспомощным. Она не была уверена, как скоро он исчез, после того как огонь взмыл и поглотил сухие ветви; она только знала, что взглянула раз в его сторону, наполовину ослепшая от слез, и дыма, и горя, и его уже не было.
Сейчас он был здесь, рядом с ней, смотрел на нее. В следующую секунду она отвернулась, затем пододвинулась ближе к нему и вздохнула, прислонившись головой к его плечу. Никто больше не знал ее так, как знали они, никто не любил ее так, как любили они. Он не двигался; они продолжали сидеть так, в молчании и напряжении, пока из ее глаз не брызнули без предупреждения слёзы, и она начала рыдать. Как я могу продолжать жить? Мысль об этом цеплялась за ее душу, и хуже всего было знать, что ни она, ни кто-либо еще ничего не могли сделать, чтобы это остановить. Она услышала его бормотанье: "Всё будет хорошо..." - и его слова на мгновение выдернули ее из ее бездны отчаяния, заменив боль волной гнева.
"Ты должен был быть там! - хрипло кричала она, повернувшись к нему лицом. - Ты должен был быть там, ублюдок... ты позволил этому случиться... ты это допустил..."
Она кричала это снова и снова, колотя его кулаками по груди и лицу; он не пытался отразить ее удары. Наконец ее ярость иссушила себя, как и слёзы; она уронила руки и уставилась в землю, тяжело дыша.
"Чувствуешь себя лучше?" - буркнул он.
"Нет", - она отвернулась от него и встала, глядя на мерцающие тлеющие угольки костра и последние гаснущие искорки. Она бесцельно прошлась по краю поляны. Почему это могло заставить ее чувствовать себя лучше? Это была не его вина, что они вместе с ополчением сражались с бандитом Орханом и его армией, и одна стрела, которую Зена не поймала, поразила ее прямо над нагрудными латами. Дальше всё произошло так быстро и без эмоций, словно было дурным сном: еще две стрелы нашли Зену, пока она вытаскивала первую, попавшую ей в грудь; Зена рухнула на колени и умудрилась подняться, и снова встретила стрелу, еще одну. К тому времени, когда Габриель прорвалась к ней, она уже не двигалась, а ее глаза смотрели вверх, невидящие, мертвые. Не его вина.
Возможно, она стала двигаться медленнее, или возможно, одна стрела была слишком быстрой. Возможно, ее преследовала мысль, что ее новый путь, новая жизнь начались в этой долине и что, может, круг замкнулся; или какая-нибудь другая мысль. Или возможно, ее удача просто закончилась. Люди с нашей работой до старости не доживают, сказала однажды Зена.
"Чего ты хочешь здесь, Арес? Мне не нужна твоя помощь".
А затем он был прямо перед нею. Она с трудом видела в темноте его черты, только сверкающие глаза. Наконец он сказал, "Мне нужна твоя".
Она почувствовала тошноту. "Что? - прошептала она. - По-твоему, я соглашусь..."
"Прекрати, - он схватил ее за руку. - Пойди со мной".
"Куда?"
"В храм. Он тебе понадобится", - в его руке появился шакрам Зены, который она прикрепила к седлу Арго. Он на мгновение замер, глядя на шакрам, а затем передал ей. Не успела она и слова сказать, как воздух вокруг них закружился и замерцал, и когда пятна от головокружения обрели очертания, они оказались в зале, без дверей и окон. В одной стене было что-то вроде дверного проема, от пола до потолка, но проем вел в другую залу, пустую и тускло освещенную.
Она озиралась вокруг, совершенно ничего не понимая. В свете горящих факелов она могла разглядеть картины на стенах; одна из них изображала Зену и ее саму в битве при Салоне. Она занервничала; она не хотела снова начать плакать.
"Что ты..."
"Подойди сюда, - он указал на проход, и она осторожно прошла вслед за ним. - Я иду туда, - она попыталась заглянуть внутрь, но он преградил ей путь. Ее живот скрутило; ее удивило, что она всё еще могла чувствовать беспокойство. - Как только дверь закроется, - он указал на две плоские каменные плиты по обе стороны прохода, на каждой из которых блестел металлический полукруг, - ты возьмешь шакрам и поместишь его в круг".
Она посмотрела на него. Его лицо почти целиком было скрыто тенью, и она не могла видеть его.
"И что тогда будет?"
"Дверь будет запечатана".
"Дверь будет запечатана... - она непонимающе взглянула на него. - Что... что ты собираешься сделать?"
Он отвернулся к проходу. После краткой тишины он сказал: "Спать". Его голос, казалось, отозвался в пещере глухим эхом.
Слезы снова принялись душить ее. "Арес, я... - она коснулась его руки. - Я не могу..."
"Я любил ее", - сказал он.
Она попыталась заставить свой голос звучать ровно. "Я знаю, - она отошла от него и прислонилась к стене, закрыв глаза. Шакрам выскользнул из ее руки и с дребезжанием покатился по полу - печальная песня, медленно стихавшая где-то далеко. - Мы оба ее любили. Люди теряют тех, кого любят, всё время - и продолжают жить..."
"Проклятье, - рявкнул он. - Не целую же вечность!"
Она хотела сказать, что, возможно, однажды он забудет. Но он, должно быть, тоже думал об этом. Возможно, это было хуже.
Когда она открыла глаза, она увидела его лицо в красноватом, дрожащем свете факела. Она не могла сказать, выглядел ли он испуганным или рассерженным, или и то, и другое. "Какой смысл?" - сказал он.
"Ты винишь себя? - мягко спросила она. - Это была не твоя вина - это была просто еще одна битва..."
Она увидела, как его передернуло от отвращения. "Правильно, просто еще одна битва, - его губы искривились не то в гримасе боли, не то в горькой жестокой усмешке. - Битвы, кровь... смерть - это ведь моя сущность, помнишь?"
Не в силах пошевелиться, она услышала тихое потрескивание факела, и другой звук, похожий на звон упавшей капли.
Наконец она сказала: "И ты хочешь быть запертым здесь, в этой гробнице... навечно..."
"Пока она не вернется".
Вздрогнув, она повернулась к нему. "Что?"
"Пока она не вернется. Когда придет время... она сможет освободить меня. Она - единственная, кто сможет открыть печать".
"Ты говоришь о следующей жизни? Но как она сможет..."
"Это - следующее, что ты должна сделать. Запиши это".
"Арес... я не знаю..."
Он подошел ближе, нависнув над нею.
"Габриель, - он запнулся и тяжело сглотнул, с трудом выдавливая следующее слово. - Пожалуйста".
Она хотела сказать ему, что без него она будет еще более одинокой. Она слабо покачала головой. В полутьме она увидела, как его губы сжались, а его руки схватили ее за плечи.
"Я - Бог Войны. Если всё станет плохо, что, по-твоему, я буду делать? - что-то в его глазах заставило ее захотеть отпрянуть; что-то, что напомнило ей, что, несмотря на горе, которое они разделяли, он не был простым человеком - и что его горе не будет похоже на ее. - Ее не будет рядом... чтобы остановить меня. И у тебя не будет другого шанса, - он тихо добавил. - Она бы этого хотела".
"Она бы хотела этого? Запереть тебя в какой-то пещере... заживо похоронить? Арес, она бы хотела, чтобы ты продолжал жить... она знала, что ты мог стать лучше..."
"О да. Мечтай дальше".
Ее глаза стали мокрыми, а горло сжала болезненная судорога. Когда она смогла дышать, то глубоко вздохнула. "Я сделаю это".
Он отпустил ее и отошел, расслабив плечи. Сейчас он выглядел очень человечным, человечным, и старым, и уставшим.
"Мне так жаль", - прошептала она.
"Похоже, я буду твоим должником".
"Мы ведь были друзьями? - она едва не улыбнулась воспоминаниям, которые уже не казались реальными. - Друзьями... Арес - помнишь, то время на ферме, когда ты был смертным... мы сидели у очага, и она..."
"Не надо".
Она отвела глаза, подавляя новое рыдание. Наконец она сказала: "Мне понадобится что-то, на чем можно писать..." Прежде, чем она успела закончить, рядом с шакрамом на полу появились кусок пергамента и перо.
"Свиток - положи туда, - он указал на нишу в стене. - Под статуей есть место".
"Хорошо", - сказала она.
"Ну что ж, тогда всё", - он поднял руку, поднес к ее лицу, будто хотел коснуться ее; затем снова ее уронил.
"Прощай, Арес", - сказала она, почти неслышно. Она взяла его за руку, на секунду легонько сжала.
"Прощай", - сказал он.
Она пошла взять шакрам. Когда она наклонилась подобрать оружие, ее ноги перестали ее слушаться, и она упала на холодный пол. Она видела, как он развернулся и прошел в проем; она смотрела, как две части стены начали скользить друг к другу, беззвучно, как по волшебству, пока проход не закрылся.
Она встала и подошла к стене. Слёзы слепили ее, а руки дрожали, но каким-то образом она сумела вложить шакрам в круг. Ее пальцы пронзил слабый импульс, и она резко отдернула их; вокруг металла танцевали и искрились крошечные вспышки и искорки синего света.
Когда искры исчезли, она снова осторожно прикоснулась к шакраму. Ничего не случилось. Она дернула его. Казалось, шакрам стал со стеной единым целым.
"Я буду скучать без тебя, Арес", - сказала она. Она не знала, мог ли он еще слышать ее; легче было думать, что не мог.
"У меня был самый странный сон в жизни", - сказала Джекки.
"Да?" - Линн откусила тост с медом и налила себе еще кофе. Кормили на раскопках по-спартански - стол накрыли изрезанной клеенкой да поставили несколько шатающихся табуретов - но еда была отменной... или, может, работа просто вызвала в Линн зверский аппетит. Она не чувствовала в себе столько энергии, столько... жизни, с тех пор как была подростком.
Джекки задумчиво улыбнулась, сбрасывая с плеча свой "хвостик". "Вообще-то, я его почти весь забыла... но он был как-то связан с Габриель - и с Зеной, с тем, что она умерла..."
"Да ну? Ты видела призрак Зены?" - Линн вздрогнула, обжегшись горячим кофе.
"Ха-ха-ха. Не беспокойся, в твою книгу я свои сны не собираюсь записывать".
"Да уж конечно. Я этого никогда не разрешу".
Джекки скорчила рожицу. В этот момент она была так похожа на ребенка, в своих песочных хлопчатых шортах и синей рубашке с коротким рукавом, с бледными ножками-спичками.
"Так... какой у нас план на сегодня?"
"Сегодня мы проведем весь день, читая свитки и делая заметки, - Линн встала, стряхнула крошки от тоста со своих черных джинсов и футболки с красно-золотым драконом, сувенир из Чайнтауна в Сан-Франциско. - Я закончила... давай, доедай, и идем... Что?"
Джекки не отрывала от нее взгляда, ее рука замерла на полпути ко рту, капли меда медленно стекали с тоста на стол.
"Что случилось?"
"Свитки, - сказала Джекки странным задыхающимся голосом. - Есть еще один свиток".
Сердце Линн подскочило и забилось быстрей, и ее собственный голос слегка подрагивал, когда она спросила: "Что? Откуда ты знаешь?"
"Мой сон, - Джекки выронила тост и встала, чуть не опрокинув ногой табурет. - Он был такой... невероятно отчетливый... и во сне был другой свиток, и я... она положила его под статуей, там было место..."
"О, Джекки-Джекки... брось", - о чем она вообще думала, когда позволила Джекки полететь с ней? Она должна была рассердиться, стать раздраженной... но она - да, смехотворно - была взволнована.
"Линн, - Джекки всерьез умоляла ее. - Знаю, это кажется безумием - теперь-то ты точно не сомневаешься, что я чокнутая, да? Но это было так реально - и там было что-то по-настоящему важное... нам нельзя просто пойти и посмотреть?"
Что-то в Линн настаивало на мгновенном да, да, да. Она пыталась игнорировать это чувство, но оно не исчезало, становилось всё настойчивее, продолжая сводить ее с ума.
"Хорошо, - сказала она. - Но мы не скажем Марио, что пошли проверять твой сон".
Они вышли на воздух, в солнечный свет - стоял жаркий день, небо было пронзительно синим - и пошли, чуть не побежали к участку с храмом, огороженному наспех поставленным забором из проволоки. К огромному облегчению Линн, Марио не было поблизости. Несколько рабочих убирали грязь и мох с того, что напоминало остатки колонн. Один из них, темноволосый, загорелый молодой человек в штанах цвета хаки и запачканной травой рубашке, с улыбкой помахал им и подошел с восторженным "О, мисс Дойл!" Он был греком, плохо говорившим по-английски, но им удавалось прилично общаться на смеси итальянского, английского и греческого языков. Через несколько секунд молодой человек провел их через вход в ограде и вниз по лестнице к подземной зале храма, где включил автономное освещение и ушел, оставив их одних.
Едва он ушел, Джекки рванулась к нише в стене напротив входа.
"Подожди, ничего... - начала было Линн, но не успела закончить, - ... не трогай", - а Джекки уже отодвинула в сторону маленькую бронзовую статуэтку женщины-воина, заглянула туда и вытащила...
"Стой. Джекки, - Линн не могла пошевелиться. - Ты не можешь... стой, надо позвать Марио - ты не можешь просто... без перчаток или... Джекки!"
Джекки лихорадочно разворачивала свиток, а Линн наполовину ждала, одну бесконечно долгую ужасную секунду, что он сейчас рассыплется в ее руках.
"Всё нормально, он цел, - пробормотала Джекки дрожащим голосом. - Подойди сюда - посмотри! Я, Габриель из Потейдии, пишу этот свиток в десятый день..."
После первого приступа головокружения Линн сумела восстановить дыхание и подойти к Джекки. Они действительно должны были позвать Марио - но пока...
Сейчас я пишу слова, которые, я надеялась, мне никогда не пришлось бы писать. Зена мертва. Королева Воинов, мой друг - Зена.
Она, побеждавшая богов и полубогов, была убита, сражаясь с простым военачальником. Это была лишь еще одна битва - нам приходилось и гораздо хуже - но на сей раз Судьбы отвернулись от нее. Я отнесла ее прах в ее семейный склеп в Амфиполисе, как она хотела.
Я пишу это по последней просьбе Ареса, Бога Войны, мужчины, которого ты любила. Он не хотел продолжать жить без тебя, Зена. Он слишком сильно тосковал по тебе, и я думаю, он винил себя в том, что потерял тебя. Он боялся - того, что останется один, и того, чем он может стать. Возможно, он боялся, что когда-нибудь он забудет тебя.
Теперь он спит, в склепе за стеной этой залы. Он сказал мне, что однажды ты сможешь вернуться и освободить его. Шакрам запечатывает дверь, и я думаю, что только ты сможешь распечатать ее.
Я не знаю, прочитаешь ли ты это хоть когда-нибудь. Возможно, это безумие, надеяться, что это случится. Если ты это читаешь - я люблю тебя, Зена.
Черные буквы на пожелтевшем пергаменте расплывались перед глазами Линн; в ее ушах зазвенело, словно зала внезапно наполнилась шепотом. Затем шепот стих, зрение снова прояснилось. Ее лицо было покрыто холодным потом.
Позже Линн так и не смогла вспомнить, какая сила - если была какая-то сила помимо ее собственного желания - заставила ее пройти к стене, поднять руку, в нарушение всех правил проф.поведения на месте археологических раскопок, и положить ладонь на шакрам.
Ощущение было похоже на удар током; тончайшие ниточки синего пламени закружились и переплелись вокруг металлического диска и затем вспыхнули, образовав маленький огненный круг, который не горел, только обжигал ее пальцы. Яркая вспышка на миг ослепила ее, и затем она была где-то в другом месте, в другом храме, у каменного алтаря, в красном расшитом платье - сжимая в руке шакрам, ее тело счастливо напряглось от невероятного ощущения физической силы. Она весело усмехнулась мужчине, стоявшему перед ней, красивому мужчине в черном с серебром кожаном костюме, с темными волосами и острой бородкой, и опасно мягкими карими глазами; и она почувствовала удар признания и волнения, когда он улыбнулся ей и сказал: "Отлично!" Она обернулась; позади нее была невысокая молодая женщина, блондинка в коричнево-оранжевых топе и короткой юбке с кожаным поясом - Габриель! - и были закованные в доспехи воины, несущиеся на них.
Она бросила шакрам, и он полетел по воздуху, и сбил нескольких воинов, и прилетел к ней обратно. Она с легкостью поймала его и взмыла в воздух, совершила сальто, ее тело было сильным и способным на что угодно. Шакрам разделился в ее руках на две части, и она использовала его острые половинки как кривые кинжалы, рассекая врагов, раздавала удары, кружилась и издавала боевой клич. "С возвращением назад!" - прокричала Габриель, сражаясь рядом с ней, и она ответила: "Я рада, что вернулась!" Она испытывала в борьбе странную радость, даже когда видела кровь, даже когда выхватила меч у одного из умирающих воинов и всадила его в другого врага у нее за спиной. Наконец она поймала шакрам и снова взлетела в воздух, и приземлилась прямо перед мужчиной в черном... Арес. Ее шакрам был у его горла, но она улыбалась ему, и взгляд, который он подарил ей, был одновременно обожающий и слегка веселый.
"Линн!" - взывал к ней вдалеке голос, и яркий свет снова вспыхнул. Когда свет исчез, и Линн могла снова видеть, она снова была в подземной зале на участке раскопок; и шакрам был не в стене, а в ее руке.
Она огляделась вокруг, чувствуя себя немного дезориентированной, словно проснувшись после невероятного странного сна - это было лишь видение, или галлюцинация, или что-то еще, и было ошеломляюще реалистично.
"Линн? - Джекки замерла на прежнем месте, глядя на нее с открытым ртом. - Ты в порядке?"
Позади нее раздался звук, резкий скрежещущий звук, как будто каменные плиты проезжались одна по другой, или как если бы двигали мебель. Линн почувствовала, как земля колеблется под ее ногами. Она обернулась и увидела, что стена открывается, крошечная трещина в камне медленно становилась всё шире. Загипнотизированная, она смотрела, как дверь скользит в сторону, пока не открылась полностью, и затем, после последнего толчка, всё стихло, и только вода продолжала где-то капать. Дуновение прохладного воздуха встряхнуло их, принеся с собой слабый запах выделанной кожи. Толика света одного фонаря попала во внутреннюю залу или что там было, но всё равно ничего не было видно.
"Что там находится?"
Голос у нее за спиной заставил ее вздрогнуть - она не слышала, что Джекки подошла к ней.
"Я - я не знаю, - она облизнула пересохшие губы, пытаясь упорядочить скачущие мысли и эмоции. - Чёрт, надо было взять прожектор".
Она осторожно вошла внутрь, с Джекки рядом с ней, и заглянула в темноту, не уверенная, было ли там что-нибудь - не уверенная, хотела ли она это узнать. Пока что всё, что она могла разобрать, было струйкой воды, стекающей по стене пещеры. Джекки протянула палец под струйку, затем засунула его в рот.
"Джекки", - Линн покачала головой.
Джекки набрала на палец еще несколько капель и снова его облизала. "Это просто вода"
"В двухтысячелетнем склепе".
"Да, - Джекки издала короткий нервный смешок. - С бактериями гидры. Ладно, ладно, ты права..."
Прежде, чем она договорила, раздался свист, и тут же вспыхнул и мгновенно разошелся по зале слабый огненный свет. Линн чуть не задохнулась от изумления и отпрянула назад, чуть не сбив с ног Джекки.
Здесь было шесть факелов - факелов, которые каким-то непостижимым образом сами вдруг зажглись - закрепленные в каменных стенах залы, или пещеры, с низким арочным потолком. Зала была пустой, кроме...
"Боже... мой", - выдохнула Джекки через ее плечо.
В зале лежал человек, или, по крайней мере, человеческая фигура - растянулась на какой-то шкуре на каменном полу.
Как бы то ни было, во всём этом должен был быть какой-то смысл.
"Возможно, это статуя, - нетвердым голосом сказала Линн. - Или... или мумия..."
Она не закончила свою мысль, потому что человек пошевелился и вздохнул. Шакрам выпал из ее руки и зазвенел на полу.
Арес, сказал голос в ее голове.
В следующий миг она была в пещере, рядом с ним, опустившись на колени на толстом меху. Это был он, каким он был в ее видении: темные волосы, бородка, красивые губы, серебряная сережка в форме кинжала в левом ухе. Его глаза были закрыты, но она слышала его дыхание, видела его дрожащие ресницы. В этот миг она не размышляла, не пыталась понять, как это возможно - это просто было - и не спит ли она; она ни о чем не думала. Она знала только, что он был здесь, и она была здесь, и что голос в ее голове говорил: я знаю тебя.
Яркий свет снова вспыхнул перед глазами Линн; и снова она была в другом месте, обнаженная и расслабившаяся, в наполненной теплой водой купальне в комнате, полной свечей и драпировок - и он стоял перед ней, его глаза были глубокими, гипнотическими. Она задохнулась при виде него. "Я знаю тебя".
Другая вспышка вернула ее в пещеру. Возможно, она сходила с ума. Эта мысль вообще-то должна была больше ее волновать, но по каким-то причинам она осталась где-то на задворках сознания. Она стояла на коленях в гробнице, глядя на него - на Ареса - и затем его глаза открылись, и он посмотрел на нее. Его глаза были карими, она знала, что именно такими они и будут.
Она не была уверена, как долго они остались в таком положении, неподвижные, встретившись взглядами. Сначала он казался немного сбитым с толку, словно пытаясь вспомнить, где он или кто он; она смотрела, как он пошевелил головой и медленно поднял руку, смотрел на нее, сгибая пальцы. Затем он снова перевел глаза на Линн, с неуверенным, полным надежды выражением лица, будто еще не до конца уверенный, проснулся ли он. Она импульсивно схватила его руку, живую теплую плоть; его пальцы сомкнулись вокруг ее. Он сел, и прежде, чем она успела о чем-нибудь подумать, они уже целовались.
На этот раз видение было кратким - видение, в котором она целовала его в каком-то залитом лунным светом поле, воздух был полон ароматов полевых цветов и звуков ночи - и оно быстро слилось с настоящим, с этим поцелуем, с мягким растворяющимся жаром этого поцелуя здесь и сейчас. Когда она отклонилась, тяжело дыша и лихорадочно дрожа, она увидела теплую, всё еще недоверчивую радость на его лице, и ее поразило: она стояла на коленях на полу какого-то склепа, целовалась - с кем? С кем-то, кто должен был быть мертв в течение двух тысяч лет, или вообще не должен был существовать - с галлюцинацией - в лучшем случае, с абсолютным незнакомцем? Она отдернула свою руку от его и прикрыла рот ладонью. Затем он произнес:
"Зена?"
Его глубокий проникающий в душу голос заставил ее дрожать. Она слышала этот голос очень много раз, произносящий это имя; на этот раз она была напугана. Она закрыла глаза и прижала пальцы к вискам.
"Линн, - сказала она. - Я - Линн".
Он хмурился. Он вообще понимал английский язык? Возможно, ей стоило попробовать древнегреческий - стоп, она что, действительно считала его древнегреческим богом, проспавшим в этой пещере около двух тысяч лет? Ее мысли снова устроили хоровод; пытаясь сосредоточиться, подумав о чем-то бесспорно настоящем, она подумала о Джекки. И в ту же секунду она услышала голос Джекки. "Линн?"
Линн стремительно обернулась и увидела Джекки, стоящую в нескольких шагах, чуть расставив ноги, напрягшись - словно она стояла на выступе над пропастью и боялась двинуться с места. Она встала и подошла к Джекки.
"С тобой всё в порядке?"
"Да, я... я не знаю, - Джекки покачала головой, затем сжала локоть Линн, словно пытаясь восстановить равновесие. - Я... что происходит?"
Линн поняла, что понятия не имеет, что сказать.
"Зена", - она вздрогнула при звуке голоса Ареса у нее за спиной; он вернул ее в эту другую действительность, ту, где было возможно что угодно, и ничего не имело смысла. Она обернулась и увидела, что он встает, осторожно и немного напряженно.
"Боже мой", - сипло сказала Джекки, теперь вцепившись в руку Линн крепко и судорожно.
Арес подошел к ним, свет факелов придавал его черному кожаному наряду золотой блеск и заставлял искриться металлические вкрапления в его жилете. Он был очень высоким, или, возможно, это просто так казалось из-за низкого скалистого потолка пещеры.
"Джекки... всё в порядке", - это было смешно, нелепо, но что еще сказать, она не знала.
"Кто он?" - спросила Джекки жалобным полушепотом. Арес вскинул голову, с любопытством вслушиваясь.
"Я... я не уверена", - собственно говоря, она была довольно уверена, если не считать того, что ответ был не просто невероятным, а безумным. Линн медленно повернулась к нему; теперь она осознала, что он был лишь ненамного выше нее самой. Он был так близко, что она могла вытянуть руку и коснуться его, и часть ее очень хотела сделать это.
"Ты вернулась, - сказал он. Язык был древнегреческим. - Ты освободила меня".
"Боже мой, - сказала Джекки. - Тот сон... Линн - это так, как он выглядел в моем сне - Арес..."
Арес мгновение задумчиво оглядывал ее; в полутьме его глаза, казалось, озорно блестели. Затем он снова повернулся к Линн, с взглядом, который каким-то образом одновременно был дерзким и нежным.
"Я скучал по тебе".
Она не знала, что на это сказать; возможно, она должна была сказать, что это была не она, но у нее не хватало духу это произнести, и к тому же, теперь она уже ни в чем не была уверена. Они стояли, не двигаясь, факелы тихо потрескивали в тишине, вода продолжала капать по камням. Наконец Арес сказал: "Давайте выйдем отсюда".
Он вышел из склепа, а Линн и Джекки остались стоять, словно приклеенные к месту, и смотрели на него. Он повернулся к ним и адресовал им усмешку.
"Вы остаетесь?"
Линн, вздрогнув, взяла Джекки за руку. "Пойдем, - сказала она, - идем отсюда".
Он ждал их во внешней зале, лицом к проходу, сложив руки на груди. Когда они вышли, он легко, словно мимоходом, вытянул руку. К настоящему времени уже оправившись от шока, Линн смотрела, как факелы в склепе исчезли, а каменная дверь снова задвинулась, на этот раз почти беззвучно.
Когда проход закрылся, Арес повернулся и медленно оглядел залу, словно воспоминания об этом месте только сейчас стали возвращаться к нему; его внимательный взгляд задержался на фреске Зены, затем скользнул вниз, к шакраму на полу у ног Линн, и снова к ее лицу. Его губы изогнулись в намек улыбки.
"Ты вернулась", - сказал он.
Она никогда не говорила на древнегреческом, и когда она заговорила, ее голос был хриплым от прикладываемых усилий. "Ты думаешь, что я Зена".
И тогда же в сознании Линн мелькнула слабая мысль, что, может быть, всё было обманом, сложнейшим розыгрышем - поддельный свиток и не менее поддельный шакрам, какой-нибудь потайной механизм, открывающий двери, рабочий с раскопок, наряженный в черную кожу... Это была соломинка здравого смысла, за которую хотелось ухватиться. Но чтобы Марио провернул такой трюк? И Джекки тоже включена - а эти видения? Может, ей в еду подмешали наркотики или... нет, даже на соломинку это не тянуло.
Арес изогнул бровь, глядя на нее. Затем он взглянул на шакрам. Диск рванулся с места, с резким скрежетом металла о камень, и поднялся с пола. Сначала он парил низко над полом, затем с дикой скоростью завертелся и понесся к дальней стене залы - и назад, летя прямо в Линн, рассекая воздух. Джекки испуганно завизжала. То, что случилось дальше, не имело объяснения; Линн знала только, что ее рука взмыла вверх, на чистом инстинкте, и сжалась вокруг острого лезвия шакрама.
Снова ее ослепила яркая вспышка, и она увидела суровое угловатое лицо темноволосой женщины в тюрбане и шелковых белых одеждах, с мечом в руках, под жестоким синим небом пустыни. "Только настоящая Зена знает, как пользоваться шакрамом!" - заявила женщина. "Покажи им", - сказала Габриель, чуть улыбаясь. Она сняла шакрам с пояса и запустила его в камень, и...
Следующая вспышка не вернула ее к реальности, чем бы сейчас ни была эта реальность. Вместо этого она лежала на покрытой снегом земле, мокрая, замершая, задыхающаяся, и Габриель с облегченной улыбкой склонилась над ней - раздался свист, и она выбросила вверх руку, схватила шакрам, и Габриель вздрогнула. Она повернула голову и увидела Ареса в нескольких шагах от них, насквозь промокшего и дрожащего, несчастного - ее сердце болезненно дрогнуло из-за него - а затем он тоже исчез, а она уже была в тускло освещенной комнате, сильно пахнущей дымом. Все ее эмоции скрутились в тугой узел гнева и решимости, она схватила шакрам и швырнула его в Ареса, занесшего руку с мечом над раненой девушкой на полу - ее ребенком, Евой! Меч был выбит из его руки, и он ошеломленно развернулся, схватившись левой рукой за правую, с глубокой кровавой раной. Новая вспышка белого света, и она была в другой комнате, в том же самом доме, вымокшая под дождем, с шакрамом в руке - окрашенным кровью; она видела, замерев от ужаса, как Габриель покачнулась и начала падать.
Острая боль в руке заставила ее очнуться. Линн моргнула, вздрогнула и выронила шакрам; лезвие поранило ее ладонь. Ее глаза встретились с изумленными глазами Джекки.
"О, Джекки, мне так жаль..."
"Жаль чего? Линн, с тобой всё хорошо? Ты выглядела так, словно была в каком-то... трансе или чём-то таком..."
"Я... я не знаю..."
Джекки кивнула на ее кровоточащую ладонь. "Ты порезалась..."
"Со мной всё прекрасно".
Пытаясь восстановить дыхание, она повернулась к Аресу. Он всё еще был там, всё еще реален, его лицо выражало ожидание и тревогу. Она прищурилась, глядя на него.
"Это ты делаешь это со мной?"
Он медленно покачал головой и поднес руку к ее лицу.
"Ты помнишь", - сказал он, легонько поглаживая ее щеку. Его голос, его глаза, его прикосновения убаюкивали ее как каким-то заклинанием.
Прежде, чем он мог сказать что-нибудь еще, ей показалось, что она услышала голоса; Арес, видимо, тоже их услышал, потому что он наклонил голову, прислушиваясь. Затем он приложил палец к ее губам, послал ей воздушный поцелуй и отошел - и в следующую секунду он исчез во вспышке синего света.
Линн и Джекки продолжали смотреть на место, где он стоял, когда из туннеля, соединяющего подземную залу с верхним уровнем храма, вошли Марио и с ним двое рабочих. Марио замер на полпути, переводя взгляд с Линн и Джекки на шакрам на полу и пустоту в стене. Через нескольких секунд ошеломленной тишины он пробормотал что-то по-итальянски, выражая свой шок - должно быть, что-то довольно грубое - и затем сказал: "Линн? Что случилось?"
С шакрамом в руке Зена смотрела вперед, на ее лице была написана крайняя сосредоточенность. Рядом с ней стояла Габриель, ее длинные рыжеватые волосы развевались на ветру.
"Посмотри сюда, - Джекки кивнула на фреску. - Забавно, правда? Мы возвращаемся в город, а здесь - это".
"Забавно? - Линн прижала свой стакан с холодным темным пивом к щеке, его холод странно успокаивал. - Ты в любом греческом городе найдешь бесчисленное множество картинок с Зеной. Она тут вроде национального героя".
Джекки потягивала свое вино, задумчиво глядя на картину. Затем она чуть дернула головой и снова повернулась к Линн.
"Надеюсь, скоро принесут еду. Я проголодалась".
Ресторан в Праздничной Гостинице Фессалоник был почти пуст; еще не пришло время ужина, но Линн и Джекки не ели с тех пор, как покинули раскопки, а это была длинная поездка.
Они провели на месте раскопок пять дней, целыми днями без перерыва просматривая свитки и делая заметки. А затем вся работа была сделана, и Линн сказал Марио (который продолжал ломать голову над тем, каким образом шакрам просто оторвался от стены, когда она его коснулась), что они возвращаются в Фессалоники. Марио довез их до отеля - по склонившимся холмам, полным домиков размером со спичечные коробки, а затем по широким улицам города, где транспорт жил собственной отчаянной жизнью, мимо сверкающих современных магазинов и красных куполов средневековых церквей - и высадил их с цветастыми оперными прощаниями и пожеланиями всего хорошего. Обратный полет в Нью-Йорк был через три дня.
Джекки задумчиво разглядывала блики люстры, танцующие в ее бокале. Затем она сказала: "Тебе не кажется, что нам надо поговорить об этом?"
Линн могла бы сказать: "О чем?", но она не хотела играть в игры. Возможно, именно поэтому они и работали над свитками столь лихорадочно, не только потому, что хотели как можно скорей покончить с этим. Так у них не было времени на разговоры.
"Если хочешь", - сказала она ровным голосом.
Джекки подняла голову, ее лицо было напряжено некоей нервной решимостью, будто она готовилась к прыжку. "Слушай... мы не можем просто притворяться, что ничего не случилось. Мы вошли в гробницу двухтысячелетней давности - и там был человек. И - он проснулся".
"Да, я знаю, - сказала Линн. А правда, что еще можно было сказать? Она взяла со стола вилку и принялась крутить ее в руках, проводя пальцем по тупому краю металла. - Мы что-то видели. Но Джекки, я не знаю - возможно, это было..." - она не знала, что сказать дальше. Все объяснения, которые она проигрывала у себя в голове, мгновенно разрушались.
"Возможно, это было что?"
"Я не знаю".
"Линн... - Джекки сделала паузу и вздохнула. - Дело не только в этом. Я тебе кое-что не рассказала..."
Подошел официант, принесший закуски. Он был элегантен и полон чувства собственного достоинства, и ему потребовалась целая вечность расставить тарелки, и Линн вдруг вышла из себя. Джекки собиралась что-то рассказать ей - по-видимому, что-то, касающееся всей этой истории, с Аресом, с Зеной - и ей пришлось приложить все силы, чтобы не сорваться на официанте, заставив его уйти. Наконец он сам ретировался.
"Ну?"
Джекки бросила на нее робкий взгляд. "Пожалуйста, не смейся..."
"Не буду", - она не была уверена, сможет ли теперь вообще смеяться хоть над чем-нибудь.
"Я видела новые сны".
"Сны, - тихо сказала Линн. Она знала, что последует дальше. Сны, в которых...
"Сны, в которых я - это Габриель, - быстро проговорила Джекки. - Боже, некоторые из них были просто ужасными... - она потерла лицо и вздрогнула. - Распятие на кресте... время после того, как Надежда убила Солана, а ты попыталась... - она спохватилась. - Ээ, я имела в виду, Зена попыталась... попыталась..."
"Джекки, - твердо произнесла Линн. Она не собиралась дергаться по этому поводу. - Мы дни напролет читали свитки Габриель, - Линн взяла со своей тарелки сырную слойку и откусила. - Тебе не кажется, что это всё объясняет? Ничего удивительного, что всё это тебе приснилось".
"Но Зе..."
Голос Джекки резко оборвался, но было слишком поздно. Даже незаконченное, слово оставалось, безжалостно кромсая то, что осталось от материи действительности. Пару секунд они не двигались, парализованные, Линн оказалась лишена дара речи, Джекки выглядела страшно испуганной.
Наконец Джекки откашлялась и сказала, неестественно радостным голосом: "Но Линн... - она сделала паузу, достаточно длинную, чтобы снова глотнуть вина, и нахмурила брови, словно плохо представляя, что она хотела сказать дальше. - Они были такими реалистичными. Я про сны".
Линн сидела, не двигаясь, полуприкрыв глаза. Она хотела сказать Джекки, что тоже видела сны, прекрасные, ужасные сны, в которых она была Зеной - сны, в которых она сражалась и убивала, и отчаянно бежала в комнату, где обнаруживала своего сына - мертвым на полу, и смотрела на Каллисто, тонущую в зыбучих песках и умоляющую о помощи - в которых она учила Габриель ловить рыбу, и они плескались в озере, смеялись - в которых она отчаянно обнимала Габриель, вернувшуюся из мертвых, - в которых она и Арес страстно занимались любовью, или стояли друг против друга, с гневом и болью... Вздрогнув, она открыла глаза. Если она расскажет Джекки, пути назад не будет.
"Я сейчас вернусь", - сказала она.
В просторном, сияющем чистотой туалете ресторана она наклонилась над раковиной и побрызгала на лицо холодной водой. Затем она выпрямилась и посмотрела в зеркало, разглядывая собственное лицо, словно оно было не совсем ее: угловатые скулы, сильные губы, светло-серые глаза. Вода капала с ее подбородка за открытый ворот рубашки. Она в самом деле была похожа на женщину-воина на тех фресках, минус длинные черные как смоль волосы? По всей видимости, Арес думал, что она была Зеной... если это действительно был Арес. Полное сумасшествие. Она на секунду закрыла глаза, затем закрыла воду и вытерла лицо бумажным полотенцем.
"Арес", - прошептала она себе.
И затем ее поразило невообразимое, ошеломляющее чувство того, что кто-то находится рядом с ней, смотрит на нее, едва не касаясь ее - это понимание поразило каждый нерв ее тела как электрический разряд. Она напряглась и произнесла громким суровым голосом, который, казалось, доносился откуда-то еще: "Немедленно выходи!"
"Прошу прощения?" - сказал ошарашенный женский голос с британским акцентом позади нее. Присутствие, которое она ощущала, тут же исчезло, словно кто-то повернул выключатель. Линн обернулась и увидела пару самых обычных коричневых туфель в одной из кабинок. Ее лицо запылало, и она выбежала из туалета прежде, чем ее дурацкое положение стало бы еще более дурацким.
Там, за столом, Джекки казалась напряженной и встревоженной. "Всё хорошо?"
"Да, - Линн села, взяла свой стакан с пивом и медленно допила остатки, затем рассеянно положила в рот еще один кусочек слойки. Она должна была сказать Джекки. Она отодвинула тарелку, подняла голову и выдавила из себя слова. - Я тоже видела сны".
Джекки смотрела на нее одновременно с шоком и облегчением. "О Зене? - спросила она успокаивающимся голосом. - В смысле, о... том, что ты Зена?"
Она неохотно кивнула. "Да".
Джекки мгновение это переваривала, на ее лице отражалось множество эмоций - страх, волнение, крайнее замешательство, радость, недоверие. В таком зачарованном состоянии она опрокинула свой бокал, залив тарелку Линн, и, вздрогнув всем телом, выпрямилась.
"Боже мой, прости..."
"Ничего. Сырная слойка в белом вине - не так уж плохо".
Джекки откинулась на спинку стула, на ее лице появилось отрешенное задумчивое выражение.
"Так по-твоему, это правда..." - пробормотала она, скорее утверждая, чем спрашивая.
Линн охватил приступ необъяснимого раздражения. "Что, по-моему, правда? Что мы - перевоплощения Зены и Габриель? И что мы только что встретили Ареса, Бога Войны? Господи Всевышний, Джекки - чего ты ждешь от меня, чтобы я сказала? Ты сама-то в это веришь?"
"Я читала как-то высказывание, - Джекки уперлась подбородком в тыльную часть ладони, в философской позе Роденовского 'Мыслителя'. - Реальность – это то, что продолжает существовать, когда перестаешь в это верить... Или как-то так".
"Приятно сознавать".
"Зена... Ээ, Линн... - второй раз было уже не так ужасно. - Слушай. Знаю, это кажется полным безумием и вообще, но... ну..."
"Продолжай".
"Может быть, тебе стоит попробовать вызвать Ареса".
После краткой, неуютной тишины Линн спокойно сказала: "Я пробовала".
"Что? Когда... где?"
Линн уставилась в свою тарелку. "Только что, в... ээ... - как будто это и без того не было достаточно смешно. - В... туалете".
"Линн! - Джекки выглядела искренне потрясенной. - По-твоему, он что, какой-нибудь извращенец, заглядывающий в женские туалеты?"
Скорее к собственному удивлению, Линн почувствовала, как уголки ее губ приподнялись в крошечной улыбке. "Мы этим займемся".
"Что?"
"Ничего", - она ощущала легкость, почти эйфорию; воспоминание о недавнем ощущении, присутствии, которое она ощутила, наполнило ее теплым возбуждением. Затем возбуждение спало, и когда ее глаза встретились с глазами Джекки, она испытала страх.
"Хочешь еще вина?" - спросила она.
"Почему нет, - Джекки сделала паузу, затем вытянула руку и коснулась руки Линн. Ее голос был тихим. - Знаешь, что странно? Когда я была маленькой, у меня была такая идея, что я откуда-то не отсюда. Не то, чтобы я не любила маму с папой - я любила их, честно. Просто была эта выдумка... будто бы я из какого-то другого мира, а они просто воспитали меня..."
"Что, как Супермен? Девочка с Криптона?"
"Или Ребенок-Звезда. Знаешь, как в сказке Оскара Уайльда".
Линн не знала этой сказки, и Джекки принялась рассказывать ей: однажды ночью бедный крестьянин, идя по лесу, увидел падающую звезду, а затем нашел младенца в корзине, завернутого в золотую ткань, расшитую звездами. Он и его жена воспитали этого ребенка как своего собственного и назвали его Мальчиком-Звездой; и этот красивый мальчик вырос эгоистичным, тщеславным и бессердечным, пока он не был наказан за свою жестокость, и ему пришлось пройти суровые испытания, пока он не пожелал рискнуть своей жизнью во имя бескорыстной любви и сострадания. Это было совсем не в стиле Линн - восторгаться сказкой, но история задела верные струны в ее душе, и она просто не могла этого объяснить.
После этого, покончив с ужином и кофе, они перешли к разговору о других вещах, и Линн рассказала Джекки о деталях своей жизни, которые почти никогда ни с кем не обсуждала: ее отношения с Питером, а до того - с очаровательным дружелюбным журналистом, чей цинизм она сперва приняла за храбрость; и факт, что, когда ей было шесть, ее мать, медсестра в маленьком городке в Нью-Джерси, отправилась на духовные поиски, которые увели ее в Калифорнию, да так и не вернули. Когда они встали из-за стола, она задумалась, что заставило ее стать столь откровенной. Это было странное ощущение, словно бы она рассказывала не о себе, а о ком-то другом.
"Что будем делать завтра?"
Они дожидались лифта, стоя у неестественно выглядящей блестящей пальмы в горшке. В отель только что прибыла группа туристов из какой-то восточноевропейской страны, и холл наполнился голосами и грохотом.
"Я думала, - Линн чуть повысила голос, - мы могли бы просмотреть наши записи. Обсудить, что из этого надо включить в книгу".
Джекки бросила на нее настороженный взгляд. "Включить..."
"... свитки, - невозмутимо сказала Линн. - Новые сведения из свитков".
Джекки казалась испытывающей облегчение, затем - удивленной и слегка обиженной. "Ты хочешь потратить прекрасный день в гостиничном номере, скрупулезно читая заметки?"
"Мы же работать сюда прилетели", - слабо сказала Линн. Она не хотела даже думать, как включить в книгу... всё остальное. Она всегда автоматически предполагала, конечно, что близкие-и-очень-личные отношения Зены и Габриель с Аресом и другими богами были игрой поэтического воображения Габриель, или, возможно, символическим изображением истинной истории. Как, черт возьми, предстояло ей теперь с этим обращаться?
"Уже", - сказала Джекки.
Линн чуть вздрогнула и затем увидела, что перед ними открылись двери лифта. Она прошла в лифт вслед за Джекки. Им дали комнаты на разных этажах: Джекки - на четвертом, Линн - на седьмом.
"Ну ладно тебе, здесь столько всего можно посмотреть, - сказала Джекки, когда лифт поехал с низким гулом. - Римские руины, мечети, башни... недалеко есть археологический музей, а еще Византийские..."
"Ты права. Пойдем по музеям".
"Кроме шуток? Здорово!" - Джекки ослепительно улыбнулась Линн, улыбкой сияющей девчушки, пришедшей в ее кабинет сто лет назад, и, глядя на нее, можно было почти поверить, что жизнь шла своим обычным ходом. Лифт, покачнувшись, остановился, и Джекки сказала: "Тогда - пока. До завтра".
"До завтра. Выспись как следует".
Пока двери закрывались, Джекки успела обернуться и крикнуть: "Спокойно ночи, Линн!"
"Спокойной ночи".
Оставшись одна в маленькой деревянной кабинке, Линн занервничала и ослабила ворот своей рубашки. Во время всего ужина, особенно когда они с Джекки начали разговаривать о личном, ее не покидало явное чувством дежа вю.
Джекки думала, что в прошлой жизни они были Зеной и Габриель. Что, если ...
Линн чуть не застонала вслух. Она не могла об этом думать - не сейчас.
Она поняла, что лифт остановился; она едва успела удержать дверь, пока та снова не закрылась.
Прекрати это, сейчас же прекрати, сказала она себе, и даже зашевелила губами, беззвучно произнося слова.
Она провела картой по слоту двери и вошла в темный номер. Было не так уж поздно - начало десятого. Она собиралась посмотреть новости, а потом пролистать сделанные по свиткам заметки. Или, может, посмотреть какой-нибудь хороший фильм, или...
Рука Линн замерла у выключателя. Оно вернулось - то странное, волнующее, пугающее ощущение, которое возникло у нее раньше. Он вернулся.
Она попыталась не поддаваться ощущению. Она включит свет - и ничего не будет - и никого.
Она резко щелкнула выключателем. Все лампы в номере разом зажглись.
Он сидел в кресле у окна; не столько сидел, сколько прислонился к креслу в расслабленной легкомысленной позе, перебросив одну ногу через подлокотник, свет ламп тускло отражался в металлических вкраплениях его жилета и в камнях рукоятки меча на его поясе. Она не была потрясена так, как должна была бы.
"Это ты", - сказала она, почти как само собой разумеющееся.
Он усмехнулся. "И тебе привет".
Она подняла бровь. "Ты говоришь по-английски".
"Не у тебя одной много талантов".
Он сел прямо. Она прошла к нему и затем остановилась, бросив в кресло сумочку. "Ты думаешь, что я Зена".
"Я знаю это, - он сделал паузу. - Ты ведь тоже это знаешь, правда?" - ей показалось, что она услышала умоляющие нотки в его голосе, но когда она заглянула в его глаза, то увидела в них веселые искорки.
"Ты наблюдал за мной... раньше?" - она почувствовала, что покраснела.
Он улыбался. "О да. Ты всё еще можешь это ощущать, - перейдя на греческий язык, он добавил. - Знаешь, ты всегда была единственной смертной, которая могла это", - на мгновение его глаза стали серьезными, и он, казалось, искал в ее лице намеки подтверждения.
"Я была в туалете, - бросила она. - Ты не можешь так делать".
"Делать что?"
"Да ничего. Всё это!"
"Это ведь ты - меня позвала", - сказал он.
"Я не звала!"
"Еще как звала. Ты произнесла мое имя".
Она ведь это сделала, да? О чем она думала? Линн села на край кровати и прижала руки ко лбу.
"Скажи мне, - сказал Арес. - Как ты оказалась в храме? Что ты там делала?"
Вздохнув, она подняла голову. "Я историк. Я провожу исследование о Зене".
"И оно привело тебя туда".
"Там нашли свитки Габриель. И шакрам... я не могла не приехать. Я живу в другой стране, - сказала она, словно защищаясь. - По другую сторону океана".
Арес кивнул, потирая подбородок. Он мягко сказал: "Я знал, что ты вернешься, - их глаза встретились, в молчании; обессиленная, она отвела свои. Он продолжал говорить, его голос теперь был бодрее, с легким поддразниванием. - Я знал, что ты найдешь его - такова твоя сущность".
Прекрати это. Линн резко поднялась и повернулась к нему лицом. "Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня".
"Да?" - он смотрел на нее, внимательно, выжидающе.
"Спустись со мной в холл, - сказала она. - Туда, где тебя смогут увидеть другие люди. Я хочу знать, что не сошла с ума".
Он встал и подошел к ней, так близко, что, протяни руку, он мог бы коснуться ее. Она физически могла чувствовать его близость, словно бы от него исходила какая-то аура, и она могла чувствовать это на своей коже - или, возможно, это просто было фокусами ее разума. Он не дотронулся до нее.
"Так теперь ты считаешь, что это не реально? - он казался расстроенным, но она не была уверена, серьезно он говорит или снова дразнит ее; а затем на его лице появилась кривая усмешка. - Тогда скажи мне - Линн - кто из нас это выдумал?"
"Пожалуйста".
"Хорошо".
Уже направляясь к двери, она остановилась. "Стой... тебе нельзя идти туда в таком виде".
"Это бы не имело значения, не будь я реален, разве нет?"
"Арес..." - нетерпеливо сказала она.
Ухмылка на его лице исчезла, и теперь он смотрел на нее с маленькой теплой улыбкой, едва приподнявшей уголки его губ. Наигранно пожав плечами в жесте сдачи, он отстегнул свою портупею и дал ей упасть на покрытый ковром пол, и Линн сдержала выдох и подумала, собирался ли он снимать всю одежду. Он выпрямился и откинул голову назад. Его черный кожаный наряд на мгновение потускнел, словно картинка потеряла фокус, а в следующую секунду на нем были черные джинсы и черная футболка с таким же рисунком, какой был на ее собственной футболке, в которой Линн была в храме: красно-золотой китайский дракон.
Она оглядела его и против воли негромко рассмеялась. "Почему именно так?"
Он пожал плечами. "Мне понравилось, как это выглядит, - когда они покидали номер, он добавил. - Когда я в первый раз увидел тебя, так одетую, то решил, что ты воин армии Чин".
"Я не воин, - Линн захлопнула за собой дверь и подошла к лифту. "Чин... Нет, я никогда не была в царстве Чин, то есть, в Китае... я приобрела ее в Чайнтауне... - она поняла, что понятия не имела, сколько ему было известно о современном мире - и, тотчас же - что она всерьез думала о нем как о древнем боге, проснувшемся в двадцать первом веке. - В китайском квартале в большом городе, - сказала она. - В магазине сувениров".
По крайней мере, Арес, казалось, был знаком с лифтами, потому что он с готовностью ступил внутрь и смотрел, как Линн нажала кнопку "вниз".
"Одно тебе скажу, - сказал он. - Быть смертным стало гораздо легче, чем раньше. Не надо всюду ходить пешком".
"Точно, - сказала она. - Скоро мы забудем, как это делается".
Он бросил на нее веселый взгляд. Их глаза встретились, и она не хотела отворачиваться. В его глазах было веселье, и нежность, и больше.
Легкая встряска остановившегося лифта разрушила волшебство. Линн развернулась и вышла. Арес последовал за ней, не задавая ни единого вопроса.
Они вошли в холл отеля, с дубовыми панелями, кажущимися в свете люстр янтарными. Прошедшая мимо них платиновая блондинка, в босоножках на шпильках, в почти не застегнутой блузке и с макияжем, делавшим ее похожей на манекенщицу, уставилась на Ареса настолько нагло, что эксперимент Линн мгновенно потерял смысл - или, возможно, успешно завершился. Как бы там ни было, другие могли его видеть. Краем глаза Линн увидела, что он оглянулся на женщину, с невозмутимым снисходительным весельем, но явно не пропустив ее взгляд, и Линн почувствовала раздражение.
Она могла бы вернуться; но так это было бы нелепо, и кроме того, она не думала, что хотела сейчас остаться с ним наедине. Теперь, когда она знала, что он был реален, она... да, будь это кино или роман, ей бы понадобилось выпить чего-нибудь покрепче, хотя она не была уверена, как можно помочь себе, накачавшись алкоголем.
Зал был наполовину пуст, зато целиком полон слабого шума голосов. Женщина за фортепиано начала играть проникновенную композицию Гершвина. Линн огляделась и неловко показала на свободный столик в углу; они сели в роскошные кресла по разные стороны столика, молча глядя друг на друга. Когда подошел официант, Линн заказала двойной экспрессо; не было ни шанса, что в ближайшее время ей удастся заснуть. Официант снова подтвердил существование Ареса своим "А вы, сэр?".
Арес бросил на нее поддразнивающий взгляд, криво усмехнувшись, словно говоря: "Ну что, теперь довольна?", а затем сказал: "То же самое".
Когда официант ушел, Линн взглянула на Ареса и обнаружила, что сама чуть улыбается. "Ты хоть знаешь, что только что заказал?"
Он приподнял бровь. "Нет. Но я решил, что могу тебе доверять".
"Серьезно - и на каком основании?" - какая-то ее часть, наблюдавшая за происходящим со стороны, могла услышать в ее собственном тоне хриплые поддразнивающие нотки. Она флиртовала с ним?
"Старые воспоминания", - сказал он, откидываясь на спинку кресла.
Я люблю тебя, сказал голос в ее голове. Это было единственное, о чем она могла сейчас думать, и сказать это ему казалось самым естественным в мире - и, по крайней мере, на секунду, это ее взбодрило.
"Итак, - сказал он. - Что именно мы собираемся пить? Свернувшуюся коровью кровь? Оттаявшую рыбью требуху? Похлебку из солдатских сапог?"
Она ухмыльнулась. "Скоро узнаешь. Терпение - добродетель".
"О, у меня его много, - сказал он. - Ты-то должна знать".
Непривычно взволнованная, Линн была благодарна официанту, прервавшему их. Она сказала ему включить заказ в счет номера, затем взяла чашку и вдохнула пьянящий жареный аромат. Каким должен показаться такой крепкий напиток тому, кто никогда прежде не пил кофе? Она потягивала свой кофе и, веселясь, смотрела, как Арес подозрительно понюхал свою чашку и наконец сделал глоток. Он вздрогнул, скорчил мину и ошарашено посмотрел на нее.
"С похлебкой из солдатских сапог разницы немного".
"Не жалуйся, - сказала она. - Он отлично соответствует духу борьбы".
"Понимаю, почему. После такого я готов всех поубивать".
"Будешь знать, как доверять незнакомцам", - сказала она.
Музыка остановилась, и на мгновение наступила тишина, если не считать отдаленный гул голосов на другом конце зала. Линн поставила чашку; она звякнула о стеклянную поверхность стола.
"Незнакомцам, - он внимательно смотрел на нее. - Ты всегда целуешь незнакомцев?"
Поцелуй...
Горячий поток обжег ей лицо и шею. Она поцеловала его, там, в гробнице, их пальцы переплелись, тепло его руки просачивалось ей под кожу... И пришло другое воспоминание, только на этот раз оно не было каким-то видением из другого места и времени, просто воспоминание, как любое другое: она на нем, на кушетке, целует его, ныряет вниз, целует его грудь, его руки гладят ее тело и медленно заставляют распространиться по ее коже жар, и затем был взрыв, и шум, и свет, и... она дернула головой и заставила себя вернуться в настоящее.
Пианистка снова начала играть, на этот раз веселую итальянскую песню. Линн смотрела на Ареса, на его губы, приоткрывшиеся в намеке улыбки. Она хотела снова поцеловать его. Она хотела касаться его, чувствовать его руки на себе. Она хотела его.
Ее рука слегка дрожала, когда она взяла свою чашку и допила остатки кофе.
"Вернемся в мой номер", - сказала она.
На мгновение Арес казался пораженным, затем обрадованным; затем неуверенным.
"Вот так просто?" - сказал он.
"Вот так просто".
"Это... очень соблазнительно", - сказал он. Она ожидала какого-нибудь продолжения, какого-нибудь "но...", и отпрянула внутри; но он поднялся с кресла, ничего больше не говоря.
Пока они шли к лифту, в ушах Линн стучала кровь. Может, она, в конце концов, сошла с ума... после всех видений, в которых она была давно умершей греческой Королевой Воинов... собирается привести к себе в номер мужчину, которого встретила всего несколько дней назад... Ее лицо пылало, и она действительно почувствовала смущение, когда просто одетая женщина средних лет, идущая под руку с мужем, посмотрела на них - как будто она могла прочитать всё это на ее лице.
Возможно, какая-то часть ее, где-то внутри, продолжала надеяться, что это всё окажется сном. Что ужасно, другая часть ее этого не хотела.
Они ждали лифта, только они вдвоем. Ее плечо коснулось его, и она вздрогнула.
"Так значит, ты историк и изучаешь Зену, - сказал он. После паузы он добавил с легкой усмешкой. - И ты еще всегда считала меня эгоистом".
Она повернулась к нему. Под невозмутимым ироничным выражением, было что-то почти испуганное в его глазах.
"А ты хочешь сказать, это не так?" - сказала она.
"Так ты помнишь".
"Я помню", - сказала она тихо, без размышлений. Она не была уверена, что она помнила; она просто вдруг знала, окончательно, отчего в ее груди похолодело, что уже ничего не будет так, как раньше. Она вернулась бы в Штаты, попыталась вернуть свою жизнь в прежнюю колею - но уже нельзя было вернуться, с того самого мгновения, когда она вошла в тот проклятый склеп; он об этом позаботился бы. С тех пор она уже ничего не контролировала. Конечно, она могла изменить это сейчас. Она могла сказать ему уйти. Этот выбор у нее еще был.
Лифт прибыл. Она на секунду замерла, затем ступила внутрь. Он прошел следом, двери закрылись, и они остались наедине. Арес стоял позади нее, не касаясь ее - пока - но она ощущала его близость - словно прикосновение, ласки.
Она резко обернулась, наклонила его голову и поцеловала его в губы.
Он издал приглушенный, пораженный звук, который перешел в негромкий стон. Когда она отклонилась и открыла глаза, она увидела, что делала с ним: его лицо затуманилось, выражало желание, его дыхание было прерывистым - и осознание, что она обладала такой властью над ним, вызвало у нее восторг. С легким шоком она отметила, что он снова в своем прежнем кожаном наряде. Она завела руку в его жилет и погладила его грудь, чувствуя жар его кожи и мягкость волосков, чувствуя легкую дрожь в ответ на ее прикосновение.
"Зена", - выдохнул он.
Он притянул ее к себе, почти грубо, всё ее тело оказалось прижато к его, его руки гладили ее по спине, его глаза скользили по ее лицу, и она почувствовала мощную волну возбуждения. Он замер, не отпуская ее, на его лице еще оставалась тень сомнения, и затем исчезла, сменившись мощью, которая встряхнула ее. Остановиться сейчас, оттолкнуть его было бы всё равно, что перестать дышать. Почему ты продолжаешь отрицать нас, однажды сказал он ей. Он наклонился к ней, и они снова поцеловались, жадно, радостно.
Лифт остановился, и они выпрямились, с тихим смехом, и оба тяжело дышали.
Двери за ними закрылись, и они пошли по коридору, и тогда Линн почувствовала укол беспокойства. Она по-прежнему не знала его - она нашла его в гробнице двухтысячелетней давности в Греции - она не могла быть уверена, что была в здравом уме - он называл ее Зеной... эти мысли промелькнули в ее мозгу, последний раз встряхнули ее и исчезли.
"Арес", - сказала она. Как же было хорошо произносить его имя.
Он смотрел на нее, с любопытством и легкой осторожностью, и она улыбнулась ему в ответ.
Затем они дошли до ее двери, и она полезла в сумочку - и ключа-карты там не было.
Линн быстрыми отрывистыми движениями ощупывала сумочку: бумажник - ручка - расческа - липкий леденец - блокнот - ничего. Внезапно занервничав, она взглянула на Ареса. Недоуменное выражение его лица сменилось хмурым. "Что такое?"
"Дверь - заперта. Я оставила ключ внутри".
Она не верила в знаки, но...
Он смотрел на нее, возможно, пытаясь догадаться, не было ли это еще одной игрой, и наконец ухмыльнулся. "Прекрасно. Теперь мне удастся увидеть, как ты вышибаешь дверь".
Она не верила в знаки свыше, но возможно, какая-то часть ее, часть, остававшаяся рациональной, нарочно это подстроила - чтобы она смогла остановиться, получила время одуматься, прийти в себя. Мысли, которые она задвинула, внезапно вернулись. Она не знала его - он называл ее Зеной - она нашла его в какой-то древней гробнице - она потеряла рассудок. Она не знала его.
"Нет, - сказала она тихо, категорично. - Нет".
Выражение его глаз было странным; никакого гнева, только некая боль, и легкая теплота - беспокойство - что-то большее. Он подошел ближе и дотронулся до ее лица. "Зена..."
"Нет!" - она вцепилась в сумочку и выставила ее перед собой, словно это был щит. Она не чувствовала такого ужаса с тех пор, как в детстве чуть не утонула - или с тех пор, как перестала видеть кошмары об этом, преследовавшие ее затем несколько лет.
"Уходи, - сказала она сдавленным голосом. - Уходи, сейчас же, - она на секунду остановилась, пытаясь отдышаться. - Пожалуйста".
На мгновение с его лица схлынули все чувства; оно стало совершенно пустым, далеким. Затем возник странный звук, как при резком порыве ветра, и вокруг него вспыхнули синий свет и искры; и когда дым и сияние исчезли, осталась только пустота. Вернись, хотела сказать она.
Линн прислонилась к двери и закрыла глаза, глубоко вздохнув. Она должна была спуститься в холл и взять новый ключ-карту; но она чувствовала себя слишком слабой, и ее ноги не собирались двигаться.
x x x
Арес мгновение смотрел на нее с другого конца коридора, откуда она не могла ощущать его - если она вообще могла ощущать его в этой жизни. Она уже почувствовала, прежде... но, возможно, это была только мгновенная вспышка, воспоминание об их прежних узах, которая возникла на миг и исчезла.
Он появился в пустом углу коридора на первом этаже, сменил свой кожаный наряд на обычный черный и быстро прошел в холл. Почему-то прямо сейчас ему хотелось быть видимым смертным глазам.
Он прошел через вертящиеся двери и массивный золотой портик гостиницы. Раздавались голоса и смех; у одной колонны сгрудились четыре или пять едва одетые загорелые блондинки, занятые этим странным ритуалом нового мира - дымлением горящими белыми палочками и вдыханием дыма. От одинокого белого такси, припаркованного у тротуара, доносились обрывки раздражающей музыки. Арес прошел мимо него и дальше по широкой улице, с растущими вдоль нее молчаливыми темными деревьями. Город приветствовал его своими еще открытыми, еще шумными кафе, еще горящими витринами закрытых магазинов, негаснущими вывесками на домах, сверкающими красным, синим и зеленым. Вдалеке на фоне ночного неба возвышалась величественная Белая Башня Фессалоник, проносились автомобили, их огромные круглые глаза заполняли ночь белыми лучами. На мгновение вид этих колесниц без лошадей, мчащихся на огромной скорости, заставил его встряхнуться - даже притом, что несколькими днями ранее, во время своего первого посещения одного из больших городов этого нового мира, он привык ко всему такому минут за пять.
Что-то казалось иным. Огни и цвета были, так или иначе, ярче, звуки - громче, прохладный ночной воздух с легким вкусом моря - более живым на его лице и голых руках; и в своих мыслях он мог видеть ее яснее, чем раньше, эту сводящую его с ума женщину, которую он покинул в коридоре, эта женщину, которая была и не была Зеной.
В его груди кольнуло. Это тоже было иным. Когда в его горле запершило, его поразило, что он действительно практически ничего не чувствовал с того момента, как проснулся в своей гробнице - и до этого времени - кроме, возможно, того первого порыва радости, когда он увидел ее, и узнал ее, и понял, что она знает его. Потом всё словно отключилось; даже когда он понял, что ее компаньонка была перерожденной Габриель; даже когда Зена - Зена, которая была Линн, Линн, которая была Зеной - поймала шакрам. Это было, словно он смотрел на нее сквозь стеклянную стену, словно всё вокруг него было реально, но его самого там не было. Даже когда он следил за Зеной... Он знал, разумом, что его цель была в том, чтобы вернуть ее, и он желал ее, конечно - но это желание, до этого мгновения, не было жаждой.
А затем... а затем она коснулась его, поцеловала его - он держал ее в своих руках - и как раз в тот момент, когда он думал, что вернул ее, она ушла.
Теперь, наконец, он полностью проснулся, и была боль.
Пытаясь хоть как-то упорядочить свои мысли, он зашагал быстрее. Громкий скрежет заставил его резко остановиться и обернуться - он стоял прямо перед одной из этих механических машин, ее глаза сверкали в паре шагов от него. Человек внутри высунулся из окна и кричал, на новогреческом диалекте этого времени: "Ты что пытаешься сделать, придурок, покончить с собой?"
Ситуация должна была быть забавной; но сейчас она его раздражала: выслушивать оскорбления какого-то жалкого смертного, чьи предки преклоняли колени на его алтарях. Арес сжал кулаки и исчез в искорках света, без сомнения, оставив человека в полном недоумении.
Огни и звуки города закружились вокруг него в сверкающем вихре. И входя в эфир, он понял, куда направляется.
Храм, где он спал, был темным и пустынным; эти проклятые стервятники, которые раскопали его, давно закончили рабочую смену. Арес мог бы зажечь их лампы - для этого особого труда не требовалось - но вместо этого он махнул рукой и создал множество свечей и масляных ламп. В их мягком, чуть дрожащем свете было что-то успокаивающее; почти достаточно, чтобы заставить самого себя поверить, что он вернулся в то время, когда он был настоящим Богом Войны, и когда жила Королева Воинов.
Он подошел к фреске со сражением в Салоне и остановился, глядя на изображение Зены. Красивая, такая красивая - ее черты, искаженные гневом сражения, которые он знал так хорошо, ее тело, напряженное, полное энергии, ее волосы, развевающиеся на ветру. Он поднял руку, касаясь ее лица - касаясь холодного древнего камня - и это было почти больше, чем кто-либо мог бы вынести. Взрыв воспоминаний ворвался в его разум: мгновение, когда он узнал, еще отказываясь признать и принять это, что она была мертва; мгновение, когда он сам увидел ее, ее заставшее лицо, отвратительную глубокую рваную темно-красную рану на ее горле, ее прекрасные волосы, покрытые запекшейся кровью, ее члены, недвижимые и твердые; увидел ее мертвую, окончательно и бесповоротно мертвую, неподвластную никаким силам или средствам, которые у него были.
Закрыв глаза, Арес прижался ладонями и лбом к грубой стене. Теперь это вернулось, всё. Неверие, боль, которая разорвалась в его груди, да так и осталась там - он терял ее прежде, но не так, не когда они были так близко ко всему, чего он хотел - ужасный звук сдавленных дрожащих рыданий Габриель, которые он не мог прекратить - мгновение, когда он коснулся холодного бледного лица Зены, и был внезапно охвачен черным, ужасающим гневом на нее - потому что она будет в мире, везде, куда отправится, а он останется страдать; потому что она была слишком упрямой, чтобы принять его дар бессмертия.
Какое-то время после этого он был в оцепенении, для любой будущей боли, и даже когда он смотрел, как огонь похоронного костра лижет ее волосы и обвивается вокруг ее тела, в нем было только унылое осознание, что всё кончено. Он не был уверен, когда в его разуме сознательно сформировалась мысль, что он не хотел продолжать так жить. Дальше он выполнял свой план почти автоматически, не позволяя себе чувствовать ничего - до самого конца, когда он стал говорить с Габриель.
Его план сработал, как он и мог надеяться. Душа Зены родилась заново в этой женщине, и оставалась ее связь с шакрамом: она смогла взять его и отпереть дверь, и разбудить его - всё, как и было запланировано. Он вернулся, она вернулась - он нашел ее, или, скорее, она нашла его - всё по плану - и ради чего? В ней был почти дух Зены, и у нее была почти внешность Зены, и к настоящему времени у нее было множество воспоминаний Зены - но она не была настоящей Зеной, возможно, никогда не будет. И что тогда? Что у него оставалось?
Он видел достаточно, здесь в Греции и во время краткого визита в Рим, чтобы понять: в этом мире не было места Олимпийским богам, если разве что интерес к прошлому. Его некогда величественный храм на римском Форуме, построенный Августом и Ливией, теперь лежал в развалинах, по разрушенным мраморным колоннам, валявшимся на земле, носились юркие зеленые ящерицы; когда он заглянул туда, там столпилась группа болтающих путешественников, похоже, с земли к востоку от царства Чин, вооруженных этими крошечными коробками, которые могли сохранять изображения предметов. Лоснящийся гид потчевал их рассказами об истории храма, включая полностью выдуманную историю о том, как "la leggendaria" Зена и Ливия сражались здесь друг с другом. Слушая его, было ясно, что человечек не верил - нет, даже не допускал возможности - что древние боги когда-либо существовали в действительности.
У смертных всё еще были храмы (Рим был полон их), но ему было всё равно, поклонялись ли они Богу Элая или какому-то другому божеству. Они всё еще вели войны, используя механизмы, которые могли насылать смертельный дождь с неба, как некогда это могли делать только боги - механизмы, которые ни один нормальный Бог Войны никогда бы не дал в руки смертным - но они не мечтали о том, чтобы воззвать к нему, а его не волновали ни их войны, ни все их остальные дела.
Арес отошел от стены. Глаза Зены сверкали, направленные прямо на него, а ее волосы, казалось, шевелились на ветру; но, конечно, это было лишь игрой света свечей и ламп. Смертные в этом веке научились сохранять двигающиеся изображения и звуки; можно было сохранить любой момент жизни, а затем пересматривать его на экране снова и снова, как портал, в который могли смотреть боги. Если бы он мог смотреть вот так на Зену... или, возможно, так было бы еще хуже. Вздохнув, он бесцельно прошел к другой фреске, изображающей битву в Фивах, когда город был осажден семью враждующими королями. На переднем плане лежал убитый воин, в его груди торчало вражеское копье, а он продолжал сжимать свой окровавленный меч. В тусклом свете кровь казалась почти черной.
Он повернулся и посмотрел на стену, которая запечатывала его гробницу. По крайней мере, он был жив. По крайней мере, она была жива.
По его желанию спертый воздух склепа сформировался в узорчатый трон, который когда-то стоял в главном зале этого храма. Арес растянулся на троне, откинулся и закрыл глаза. Он подумал про тот первый раз, когда Зена позволила ему перенести ее в его покои на Олимпе, тот раз, когда он хотел оставить ее, а она вернулась. Они занялись любовью на троне, похожем на этот - Зена наклонилась к нему, ее длинные темные волосы струились по его плечам и груди, глаза сверкали, губы приоткрылись с нежностью и желанием - свет ламп придавал ее коже мягкий золотой блеск, ее груди напряглись в его руках - он застонал вслух и ударил кулаком по подлокотнику в форме львиной лапы. Это было последним, что ему сейчас требовалось.
Он выпрямился и заставил появиться кубок красного вина. Его сильный, острый вкус вернул его к действительности.
Он мог преследовать ее такой, какой она была сейчас. Но это было бы слишком похоже на подмену Зены кем-то другим. Он уже пробовал это однажды, с Каллисто; и даже с учетом того, что тогда он о любви даже не думал, он достаточно ясно понимал, что хотел совсем не этого.
Он вернет ее; он должен был вернуть ее. Но как? Было ли что-нибудь, что он мог сделать? Если бы он снова пришел к Линн, если бы он попытался заставить ее всё вспомнить, это только укрепило бы ее защитные стены. Возможно, пока лучшее, что он мог сделать, было оставить ее в покое, избегать, сколько он смог выдержать. Зена была там - она должна была быть. Однажды она будет готова. Возможно, на этот раз ему придется научиться ждать.
Линн казалась едва проснувшейся, когда Джекки позвонила ей в десять утра спросить, спустится ли она на завтрак; когда она все-таки спустилась, ее лицо было опухшим, а под глазами темнели синие круги, и Джекки не могла не побеспокоиться: "Ты хорошо себя чувствуешь?"
"Да, прекрасно", - коротко сказала Линн, избегая встретиться с ней взглядом.
В повисшей неуклюжей тишине она села за столик, потерла щеку и рассеянно налила себе чашку кофе. Затем она, наконец, сказала: "Я сегодня мало спала".
Джекки не успела спросить, что было не так, как Линн резко встала и направилась к стойке за заказом.
Они не разговаривали во время еды, и у Линн, казалось, не было аппетита; она раскрошила булочку и рассеянно тыкала вилкой в яичницу с беконом, уставившись куда-то вдаль. Что-то произошло, в этом Джекки была уверена; что-то, связанное со всем этим: с храмом, с Зеной - с Аресом. Это пугало ее, и всё же она одновременно хотела, чтобы ее предположение было верным. Ее грудь сдавило от нетерпения. Она могла бы сама спросить; но тогда Линн могла закрыться в своей раковине и ничего не сказать.
Наконец ее терпение окончательно лопнуло, и она на одном дыхании выпалила: "Что случилось?"
Линн безрадостно подняла голову.
"Я... я должна буду посетить психиатра, когда вернусь домой", - уныло сказала она.
Джекки разрывалась между сочувствием к Линн - она никогда не видела ее столь подавленной - и желанием - просто до смерти желая - узнать больше. Она знала, просто знала...
"Ты видела - его?" - спросила она чуть ли не шепотом. Официантка, принесшая кофе, смерила ее странным взглядом.
Линн дождалась, пока официантка уйдет. Затем снова подняла голову. Страх в ее глазах поразил Джекки, заставив ее чувствовать себя виноватой из-за собственного возбуждения.
"Джекки, я схожу с ума. Те сны, и это... - она встряхнула головой, словно пытаясь прогнать нежелательные видения, - как еще всё это объяснить?"
Окончательно встревожившись, Джекки сделала слишком большой глоток кофе, и обжигающий сладко-горький напиток заставил ее вздрогнуть.
"Что случилось?"
"Это было просто... так реалистично, - Линн покачала головой и отодвинула свою тарелку. - Он был в моем номере, мы спустились в бар и выпили кофе..."
Джекки захотелось смеяться. "Ты пила кофе с Аресом?"
"Чшш, не надо", - умоляюще сказала Линн.
"О, Боже мой, - она не могла удержаться. - И вы с ним, в смысле, ты и он, вы..."
"Я поцеловала его", - без эмоций сказала Линн.
Джекки сидела, не двигаясь. На нее нахлынули новые воспоминания, точнее, одно воспоминание, такое четкое, такое реальное, реальней всех снов и видений, которые были у нее прежде: они сидели, завтракая, в таверне на постоялом дворе, точно как сейчас - да, это был постоялый двор в какой-то деревне, полутемный душный зал с грубо сделанными деревянными столами - и они говорили... говорили о...
"Джекки? - голос Линн вернул ее к действительности. - Что такое?"
Она чуть не задохнулась. "А ты не помнишь? Это было точно так же, как сейчас: мы завтракали в таверне, и... - она сделала паузу, к ней вернулось больше из этого воспоминания, не совсем как воспоминания об этой жизни, но все-таки четкое, все-таки достаточно реальное, - я была расстроена, потому что постучала тем утром к тебе в комнату, а ты была с ним в постели..."
Линн бросила на нее сердитый взгляд. "Габриель, можешь повторить это немного громче? По-моему, еще не все услышали".
Джекки заметила пару - мужчину и женщину средних лет за соседним столом, с явным любопытством смотревших на них; но более того, в тот же самый момент она осознала, что именно только что сказала Линн. Джекки посмотрела ей прямо в глаза, и она точно знала, что Линн вспомнила, тоже.
"Я не понимаю этого, но я буду рядом, ради тебя, - она сделала паузу. - Так я тогда тебе сказала".
"У озера..." - голос Линн был тихим, почти шепотом.
"И ты пошла к нему тем вечером. Ты ведь помнишь, да?"
Линн резко выпрямила спину, ее лицо вдруг посуровело, и с легким трепетом Джекки подумала, что сейчас она как никогда похожа на Зену. "Нет".
Джекки чуть не застонала вслух; она почувствовала себя так, словно перед ее носом захлопнули дверь, дверь, которая вела к чему-то прекрасному и странному. "Ты назвала меня Габриель".
"Что? Когда?"
"Только что! Ты даже не заметила? Ты сказала: 'Габриель, можешь повторить это немного громче?'"
"Я сказала Джекки."
"Вот и нет! Ты ска... - она замолчала, а затем понизила свой голос, в ответ на нетерпеливый жест Линн с призывом успокоиться. - Ты сказала 'Габриель'".
Линн вздохнула и опустила глаза. Когда она подняла голову, раздражение с ее лица исчезло, и она снова казалась ласковой и слегка напуганной.
"Пожалуйста, давай не говорить об этом... не здесь".
"Конечно... ты правда прости... ты в порядке?"
Линн взяла вилку и вновь принялась тыкать ею в глазунью. "Всё хорошо".
Они не говорили об этом, или о чем-либо еще, в течение многих часов после этого; разве что Джекки продолжала доканчивать беседы с Линн в своей голове, думая о том, что сказать, о том, с помощью чего можно до нее достучаться. Наконец, днем, когда они были в музее, стоя перед ужасно ветхой однорукой статуей Ареса из черного камня, она сказала: "Линн".
Очень краткая пауза, и затем: "Да?"
"Знаешь, - она повернулась и посмотрела Линн в глаза, - если ты хочешь узнать, было ли... то, что с тобой случилось... на самом деле, мы могли бы спросить народ в баре. Я уверена, что кто-нибудь..."
"Спросить их о чем? - Линн подняла глаза на статую. - Не будут ли они столь любезны подтвердить, что прошлым вечером я была там с... - ее голос на миг оборвался, - высоким темноволосым красивым незнакомцем?"
Лицо Линн ничего не выражало. Расстроенная, Джекки тряхнула головой. "Ты не хочешь это подтвердить, так? Потому что тогда тебе придется поверить, что это было на самом деле. И тебе просто легче думать, что ты сходишь с ума?"
Линн ничего не сказала. Бесконечно длинную неуютную секунду спустя она развернулась, и они пошли дальше, прочь от статуи; затем, наконец, она заговорила.
"Речь не о том, что легче. Речь о том, что может иметь смысл".
"По-твоему, у нас были одинаковые галлюцинации? - мягко сказала Джекки. - Это для тебя может иметь смысл?"
"Я... я не знаю, Джекки. Есть такое явление как массовое заблуждение... - она помолчала и вздохнула. - Как бы то ни было, по возвращении в Нью-Йорк я пойду к врачу".
x x x
Линн действительно отправилась к врачу; но не в Нью-Йорке, и не сразу же.
Через два дня после возвращения из Греции она отправилась повидать отца. Она села на поезд до Южного Оранжа, а затем в такси до одноэтажного домика, где со своими двумя лабрадорами, огромной библиотекой книг и журналов и старинными радиоприемниками жил Ричард Дойл, преподаватель истории в средней школе и бывший тренер женской юниорской по баскетболу. Он вышел к двери в выцветшей футболке с символикой Белых Гор Нью-Хэмпшира, собаки Цезарь и Ливия счастливо лаяли и прыгали вокруг него; его серые, остававшиеся молодыми глаза весело засверкали, когда он обнял ее и сказал: "Привет, Королева Воинов". Впервые в жизни это прозвище обеспокоило ее, достаточно, чтобы отец спросил, в чем дело.
Она чуть ему не рассказала. Она всегда могла всем с ним поделиться; всем, кроме ее случайных малоприятных встреч с матерью. Только сейчас она не знала точно, чего больше боится: что папа сочтет ее сумасшедшей, или - что не сочтет. И она сказала, что всё в порядке; и затем они вместе сидели за холодным чаем и сэндвичами, и она изложила ему тщательно купированную версию того, что случилось на раскопках. Они разговаривали о его любимых учениках и о школьном историческом клубе, и о ее семинаре по Зене (она сумела не показать, как сильно хотела сменить тему), и о его недавней поездке в Монреаль; они играли в шахматы (она победила два раза из трех), и он гордо показал ей свою последнюю находку, радио 1926-го года, которое он восстановил до рабочего состояния. Позже той ночью, в поезде на Нью-Йорк, Линн смотрела в темное окно, в котором мерцали желтые огни, а ее отражение казалось тусклым серым призраком. От мысли, что она лгала отцу, она почувствовала себя опустошенной и грязной.
Она вернулась к работе. Она повторила социально приемлемую версию своей поездки коллегам во время факультетского обеда, наспех организованного кафедрой. Когда позвонил репортер 'Ньюсвик', она собиралась отказаться - вот только отказ означал бы признаться себе, что всё рухнуло. Она заставила себя слушать Мэтта, своего уверенного, бесчувственного, подающего большие надежды ассистента, дававшего ей инструкции к семинару по Зене. (Кэрри в конце концов написала реферат по "Зене!"- мюзиклу, о предположительном анализе его с историческими отчетами.) Линн пошла против всех своих принципов и разрешила Мэтту проверить рефераты.
И всё это время Линн видела сны, и даже еще больше тревожных воспоминаний посещало ее, когда она бодрствовала.
Признаков Ареса не было, вообще никаких, кроме как в снах. Как-то, когда она сидела в своем кабинете, просматривая материалы курса, ей показалось, что она ощутила его присутствие. Она сидела, не шелохнувшись, ее кожа пылала, сердце стучало громко и мучительно. И затем - ничего не было. Хуже всего было то, что часть ее требовала его, требовала, чтобы он был там. Или возможно, еще хуже было то, что она не знала, чего хотела больше - точно так же, как когда телефон зазвонил наутро после ее возвращения, и Линн увидела на АОНе номер Джекки, замерла на кухне и слушала звонки. Она приказала себе не перезванивать в тот день; а затем, на следующий день, ей пришлось заставить себя позвонить. Она сказала Джекки, что будет очень занята следующие несколько дней. "Всё прекрасно", - солгала она.
Когда Линн наконец решилась посетить психиатра, она начала поиски за пределами города. Интернет привел ее к доктору Констансу Бергману, который имел практику в Хобокене; как будто двадцатиминутная поездка через реку на пригородной электричке как-то могла создать достаточное расстояние между ним и реальностью. Вышло, что у доктора оказалось "окно" прямо на следующий день из-за отмены одного сеанса, что было прекрасно, так как не дало Линн много времени на то, чтобы передумать. Но даже при таком раскладе за десять минут пути от вокзала до офиса доктора Бергмана она несколько раз подумала, не вернуться ли.
Когда она почти дошла, начался дождь; к тому времени, когда она наконец оказалась под крышей, ее юбка и блузка были промокшими, а сырые волосы липли к шее. Приемная, пустая, если не считать нервничающую измученную женщину средних лет в толстых очках и с копной кудрявых седеющих волос, была неуютно холодной из-за работающего кондиционера, и столь ярко освещенной, что создавала ощущение, будто находишься на съемочной площадке. Пока Линн сидела, заполняя анкету первого посещения, она почувствовала себя нелепо, какой-то смехотворной паникеркой на пустом месте.
Когда она покончила с анкетой, делать стало совершенно нечего, кроме как сидеть и листать журналы (она не захватила книгу). На обложке последнего выпуска 'Ньюсвик' была фотография голливудской примадонны Венеры Мэдисон, ослепительной кудрявой блондинки, белозубо улыбающейся, а внутри номера давалась статья о ее новом фильме 'Влюбленные космические пираты'. Бездумно листая журнал, Линн вдруг обратила внимание на репродукцию портрета Зены с римской фрески и собственную крошечную фотографию, сделанную несколько лет назад. 'Жизнь и Смерть Королевы Воинов', гласил заголовок. Это была статья, для которой у нее брали интервью; она бегло просмотрела ее и нашла цитату. "Без сомнения, это будет величайшая археологическая находка за последние полвека, если не больше", - говорит историк Нью-йоркского Университета Линн Дойл, автор готовящейся к выпуску биографии Зены, которая отправилась в Грецию, как только получила известие об открытии. Хотя Дойл не собирается разглашать никаких подробностей, она утверждает, что свитки и другие экспонаты, найденные в храме, не только "полностью изменят наши представления о жизни и смерти Зены", но и "крайне обогатят наше понимание древнего мира". В настоящее время эксперты еще не вынесли окончательно заключения, однако Дойл убеждена, что свитки и шакрам подлинны.
Линн собиралась уже закрыть журнал, когда еще кое-что попалось ей на глаза: высокий мужчина в черном... синий свет... Она почувствовала, что ее лицо горит; на мгновение буквы на странице бессмысленно закружились перед ее глазами. Наконец она каким-то образом сумела прочесть.
Исторические открытия, похоже, порождают заодно истории другого рода, о призраках. Рабочие утверждают, что они несколько раз видели высокого мужчину в черном в потайном зале под храмом. По их словам, этот мужчина очень напоминал Ареса, каким он изображен на двух фресках в храме, и, опять же по их словам, он исчез во вспышке ослепительного синего света, как только они вошли. Археологи никак не прокомментировали рассказ о призраке в храме, но, без сомнения, он станет дополнительной приманкой для туристов.
Она перечитывала это снова и снова, и на третий раз статья повествовала всё о том же. Из кабинета врача вышла угрюмая девочка в платье в цветочек; женщина в приемной встала, и они обе подошли к ресепшену тихо заговорив с секретарем. Линн, лихорадочно дрожа, едва заметила это. Всё, что она могла сделать, это заставить свои руки не трястись, возвращая журнал на столик. Кто-то еще видел его; на сей раз это уже нельзя было списать на сон или коллективную галлюцинацию. На мгновение она подумала, что снова ощутила его присутствие, всего одну секунду, за которую у нее тут же закружилась голова и бросило в пот.
К тому времени, когда она направилась в кабинет врача, она успокоилась. Еще она решила - хотя не осознавала этого до тех пор, пока дверь за ней не закрылась - что она ничего не скажет о галлюцинациях, о ее встречах с Аресом или о тех невыносимо ярких видениях среди белого дня - о воспоминаниях о том, чего с ней никогда не случалось. Она просто скажет о снах, кошмарах - и спросит, есть ли способ их прекратить.
Следующие двадцать минут с доктором Бергманом тянулись целую вечность. Линн заверила доктора - изможденную, странно бесцветную женщину неопределенного возраста, с отрывистым неявно европейским акцентом - что в ее семье не было никаких психиатрических расстройств, и вежливо пресекла все попытки врача засунуть нос в ее отношения с мужчинами и развод родителей. Наконец она вышла из этого угнетающего офиса с рецептом и назначенным следующим сеансом, на который, как она подсознательно подозревала, она не пойдет.
Вернувшись домой, она много часов просидела за столом, не включив свет, даже когда сгустились сумерки, и смотрела на ярко-оранжевую баночку с капсулами. Зазвонил телефон; ей не требовалось смотреть на АОН, чтобы узнать, что это Джекки. Она не взяла трубку.
Она выпила капсулы. Той ночью снов не было, вообще никаких. Она проснулась с тяжелым, пустым чувством, будто бы провела ночь в какой-то плотной серой пустоте, зная, что вне этой пустоты были ужасные, прекрасные воспоминания, которые ждали быть услышанными, увиденными, вспомненными.
В тот день Линн пришла в свой кабинет проверить рефераты и обнаружила, что не в силах этим заниматься. Какая ирония: все эти хорошие девочки и мальчики покорно думали именно так, как она их учила: что боги и демоны истории Зены были лишь вымыслом, плодом воображения сказительницы Габриель. Один реферат, с таким умным названием "Зенин Арес: бог-покровитель или любовник-искуситель?", исследовал описания отношений Зены с Аресом в литературе и искусстве; где-то в самом начале реферата было сухое утверждение, что роман Зены с Аресом был, несомненно, выдуман Габриель для придания Зене большей значимости и, одновременно, как способ прикрыть потенциально компрометирующую связь подруги с каким-нибудь смертным военачальником или, возможно, жрецом культа Ареса.
Линн отодвинула реферат и закрыла глаза, положив ладонь на лоб. Из ниоткуда возникла странная мысль, что, если бы Джекки была в ее группе, то, возможно, она выступила бы в поддержку богов и демонов, и остальных странных вещей. Внезапно желание поговорить с Джекки стало столь острым, что, когда Линн набрала номер, она чуть не молилась, чтобы Джекки ответила - и, конечно, попала на ее голосовую почту. Она оставила сообщение, которое, она надеялась, не казалось слишком отчаянным – пожалуйста, давай поскорей встретимся, нам надо поговорить - и вышла в холл за кофе, заставляя себя реагировать, когда с ней здоровались. Вернувшись в кабинет, она пролистала рефераты. Это была обычная смесь: фрейдистская экспертиза вопроса, была ли Ливия настоящей дочерью Зены, исследование роли Зены и Габриель в переходе от старых религий к единобожию, марксистский анализ Зены как героя низших классов.
Это было чересчур. Она позвала Мэтта; он был свободен и счастлив помочь.
Вернувшись домой, Линн села и снова уставилась на бутылочку с капсулами. Она понятия не имела, увидит ли когда-нибудь снова Ареса - и не хотела об этом думать прямо сейчас - но одно она знала: она хотела вернуть свои сны. Она знала, что это неправильно; она также знала, что хотела их всё это время, даже когда ненавидела их и боролась с ними. Через некоторое время она резко встала, пошла в туалет и смыла содержимое бутылочки в унитаз, и смотрела, как исчезает красно-синяя воронка. Она не знала, какое чувство было сильнее: страх или облегчение.
И как раз в этот момент зазвонил телефон, и рыдающий Арти пробормотал в трубку, что Джекки сбил автомобиль, и теперь она была в больнице, при смерти.
x x x
"Я, я... - Арти вскочил со стула, снял свои очки и протер глаза, затравленно и дико озираясь, словно собираясь куда-то сбежать, затем громко вздохнул и снова сел. - Это всё я виноват".
Он уже объяснял это пять или шесть раз: он помахал Джекки с угла улицы у их дома, а она замахала ему в ответ, а он закричал, что ей пришла посылка, а она его не услышала и стала переходить дорогу, и...
Линн вздрогнула и опустила глаза. Она разглядывала свои руки, мнущие пустой пластиковый стаканчик из-под кофе.
Они сидели в приемном покое в больнице Св.Луки - чистом и хорошо освещенном аду, в месте страданий и страхов; и в месте надежды тоже, только не для нее. Две девочки-подростка в футбольной форме стояли у соседней стены и тихо плакали, обнявшись; их товарищ по команде, как поняла Линн по обрывкам беседы, был привезен сюда со сломанной ногой - всего лишь со сломанной ногой... а Джекки была на краю смерти.
Джекки, смерть. Джекки звонила ей, а она не взяла трубку: тот момент снова и снова проигрывался у нее в голове, безнадежная трель телефона, бутылка таблеток в ее руке, темная комната, телефонный звонок, снова и снова, пока она не перестала дышать. Может, ответь она тогда, они бы встретились сегодня за обедом - может, ничего бы не случилось, может, с Джекки еще всё было бы хорошо. Ее мысли скакали, устроив круговерть из воспоминаний и сожалений, всего, что она должна была сказать Джекки, мысли проносились в ее мозгу слишком быстро, чтобы их понять. Если бы она только взяла трубку... В их последней беседе она просто-напросто оттолкнула Джекки своим "Слушай, я буду очень занята следующие несколько дней", и пообещала перезвонить... а теперь Джекки даже не услышит ее сообщение, даже не...
"Господи, - Арти всхлипывал рядом с ней. - Ты себе не представляешь... ее голова вся в крови... Боже..."
Подавив рыдание, Линн откинулась назад и закрыла глаза. Тьма исчезла в яркой вспышке, и затем она увидела кровь; кровь на грязном деревянном полу, кровь на ее руках, на ужасно ярком лезвии шакрама - светлые волосы Габриель темнеют от льющейся на них крови... а затем она была снаружи, грязная и мокрая от дождя, и цеплялась за последнюю надежду - Габриель, ты лучшее, что есть в моей жизни...
"А ее рука, - дрожащий голос Арти ворвался в кошмар и вернул ее - в другой, - ее рука была так вывернута, и... Боже, ее лицо..."
"Арти! - ее собственный голос, хриплый и горький, поразил ее. - Прекрати".
"Прости, - он передернул плечами и снова снял очки, принявшись вертеть их в руках. - Они, эээ... они позвонили ее... ее семье?"
"Сказали, что позвонят".
Ты - мой лучший друг, моя семья... У нее были смутные воспоминания о Габриель, лежащей на какой-то подстилке, ее лицо было мертвенно-бледным, без кровиночки, покрытое потом. Смерть.
"Знаешь... если б они хотя бы пустили нас ее увидеть или..."
"Она в отделении интенсивной терапии, - Линн разламывала то, что осталось у нее в руках от стаканчика. - Ее никому нельзя видеть".
"Господи, - голос Арти стал выше, - а может, она уже умерла..."
"Нет, - Линн развернулась, с яростью, которая, казалось, пришла в нее откуда-то из другого места, и так хотела схватить его и затрясти. - Прекрати. Она не умерла".
Он кивнул, неразборчиво и смущенно проскулил что-то, вытирая очки о свою клетчатую рубашку. Теперь они сидели рядом в напряженной тишине, и несколько человек уставились на них, в том числе и крупная медсестра с тонкими губами. Вспышка Линн, даже отдаленно не давшая ей выпустить напряжение, оставила ее сердитой и обеспокоенной. Нет ничего хуже, чем знать, что ничего не можешь сделать; хуже просто не бывает.
"Мистер Киммельман? - сказал бархатный женский голос с легким акцентом. Арти конвульсивно дернулся и поднял голову. Перед ними стояла женщина с красивыми тонкими чертами, смуглой желтоватой кожей и мягкими глазами, в белом халате и с бейджиком на груди, сообщавшим "доктор Кришна". В ее глазах было странное беспокойство; не сочувствие, или торжественность, или неловкость от объявления плохих новостей, а некое замешательство.
"Пожалуйста, пройдемте со мной, - прежде, чем Линн успела что-нибудь сказать, доктор повернулась к ней. - Вы - мисс Дойл? Линн Дойл?"
Сердце Линн бешено забилось. На мгновение она почувствовала такой страх, какого никогда прежде не испытывала; и всё же теперь была надежда.
"Да", - сказала она.
"Ах, очень хорошо. Вы оба - пожалуйста, идите за мной".
Арти поднялся на ноги, чуть не выронив очки, и они последовали за доктором Кришной через двери с надписью 'Только для персонала', в помещение, где воздух особенно отдавал специфическим больничным запахом лекарств и болезней, и где было много палат, разделенных перегородками с занавесками, мимо поста медсестер и еще через пару дверей, и наконец, в пустынно выглядящий холл. Доктор остановилась и повернулась к ним обоим, снова с тем странным выражением лица, словно она не знала точно, что сказать.
"Ваша подруга, мисс Лионс, - сказала она. - У... у меня есть хорошие новости"
Арти попытался снова научиться дышать. "Она... она что..."
"Да. Она... - доктор Кришна запнулась, словно тщательно подыскивая слова. - Она, в общем-то... в полном порядке".
Сначала Линн ничего не чувствовала; слова упали в какую-то сказочную пустоту и исчезли в ней. Она видела, как будто издалека, комичное ошеломление на лице Арти. В полном порядке. Внезапно чувства нахлынули на нее, и она хотела смеяться, плакать, даже обнять Арти.
"Ч-ч-что вы имеет в виду?" - выдохнул Арти.
"В этом всё дело, мистер Киммельман, - сказала доктор, - мы сами это не особо понимаем... пока, по крайней мере. Как только вашу подругу перевезли в отделение интенсивной терапии, она пришла в сознание. При осмотре оказалось... в общем, у нее вообще никаких повреждений".
Арти заморгал и затряс головой. "О чем вы говорите? Я был там, я - и парень на скорой, и он сказал..." - Арти всплеснул руками и замолчал.
Линн наконец обрела дар речи - и заговорила медленно, взвешивая каждое слово, боясь, что, если она расслабится, ее голос подведет ее.
"Вы хотите сказать... произошла какая-то ошибка? Она не пострадала?"
"Мы не совсем уверены, мисс Дойл. Санитары, сразу прибывшие на место происшествия, действительно говорили, что у нее серьезная черепная травма и сломана рука. На ее волосах и одежде была кровь. Но нам не удалось найти ни единой раны или каких-либо еще повреждений".
Арти издал странный звук, нечто среднее между смехом и рыданием. "В смысле, это было как... какое-то чудесное исцеление?"
Линн почувствовала такую слабость, что на миг подумала, что зашатается и должна прислониться к стене; но нет, она стояла на ногах прямо и уверенно. Снова воспоминание, не отсюда, ворвалось в ее разум: Ты исцелил их без моего благословения... Я отказался от бессмертия, чтобы спасти их. Во рту внезапно пересохло. Чудесное исцеление...
"... при условии, что санитары ошиблись... - продолжала говорить доктор. - Конечно, мы еще должны провести несколько осмотров, до того, как выпишем ее. Сказать, что это крайне необычно, было бы сильным преуменьшением".
"И она... - Линн пыталась проглотить комок в горле, - она... уже пришла в сознание?"
"Да, конечно. Собственно говоря, она хотела вас видеть".
"А, - тихо сказала Линн. Она ощущала что-то странное в своих глазах - какую-то тяжесть - словно собиралась заплакать. - Она... так сказала?"
"Да, - доктор Кришна чуть заметно улыбнулась. - Пожалуйста, пройдите за мной. Сюда. Но не слишком ее напрягайте".
Они отправились по коридору, а Арти задержался сзади, всё еще в шоке, с искривленным шоком лицом. Доктор обернулась, взглянула на него и позвала: "Мистер Киммельман?", и он побежал за ними, пытаясь задать десяток вопросов сразу и запинаясь на своих же словах.
"Мистер Киммельман, - сказала доктор. - Пожалуйста. Я же вам сказала, мы сами не знаем еще, что случилось, - затем, идя дальше, она повернулась к Линн и спросила. - Между прочим, мисс Лионс знает кого-нибудь по имени Зена?"
Дыхание Линн перехватило, и ее собственный голос показался ей чужим, когда она натянуто спросила: "Почему?"
"Это было первым, что она сказала".
Линн подыскивала слова, а Арти тем временем, сам того не зная, предложил выход.
"Так ведь это о книге, да? - уточнил он с нервным смешком, кивая на Линн. - Они пишут книгу о Зене, ну, знаете, Зена - Королева Воинов - греческая героиня. На самом деле, они вот только что вернулись с каких-то греческих раскопок, и, в общем... она только об этом и говорила потом..."
"Точно, - сказала Линн. - Наверное, в этом всё дело".
Доктор бросила на нее удивленный взгляд. "Должно быть, она настоящий трудоголик. Ну ладно, не важно. Нас просто интересовало, вдруг это кто-то близкий".
В палате, на которую доктор Кришна показала им, Джекки сидела на краю кровати, в светло-голубой больничной рубашке, которая казалась слишком большой для нее, ее светло-каштановые волосы свободно лежали у нее на плечах. Она оторвала глаза от журнала, который она читала - тот самый выпуск 'Ньюсвик' с Венерой Мэдисон на обложке. Она смотрела на них в желтоватом свете палаты, и ее глаза казались огромными и отливающими зеленым.
Она легко улыбнулась и сказала: "Привет", и Линн принялась бороться с тут же набежавшими слезами, а затем перестала. Всё перед ее глазами поплыло в размытых пятнах, а в следующую секунду она рванулась к Джекки. Она схватила руку Джекки и сжала ее, и в каком-то порыве прижала вдруг к своему лицу.
"С тобой всё хорошо", - хрипло сказала она.
Джекки посмотрела на нее, изумленная и тронутая, открыв от неожиданности рот, а затем потянулась и обняла ее, и тело Джекки казалось теплым и таким тоненьким в руках Линн.
Когда они перестали обниматься, Линн вдруг поняла, что на них смотрит Арти, а она продолжает сжимать руку Джекки. Она почувствовала напряженность и неловкость. Ослабь хватку, сказала она себе; Джекки была другом, но они были едва знакомы, и всего пару месяцев...
Она только друг.
И затем что-то изменилось. Линн вдруг просто знала, что это уже случалось прежде, много раз: чуть не потерять Габриель и снова ее находить. Теперь она могла видеть это не как видения, пришедшие откуда-то извне, а как свои собственные воспоминания. Была лесная поляна, и она направила на Габриель свой меч, думая, что она - Надежда - думая, что Габриель была мертва - и затем она всё поняла и отчаянно обняла Габриель, ее сердце подскочило от радости и муки, с выражением страха и боли на лице. Был храм, полный крови, раненых людей, и Габриель была ранена, умирала; она расстроено кричала и била кулаками по груди девушки, отказываясь сдаваться - и Габриель задышала и зашевелилась, распахнула глаза. Был огромный зал на Олимпе...
"Габриель, - мягко сказала она. Она даже не пыталась бороться с этим, не теперь - не было смысла даже пытаться. Она не хотела с этим бороться, больше не хотела.
Глаза Джекки распахнулись чуть шире, и Линн услышала облегчение в ее выдохе. Затем ее лицо тронула улыбка, и она прошептала: "Зена".
Больше ничего говорить было не нужно; не прямо сейчас. Они смотрели друг на друга, и пальцы Габриель обхватили руку Зены, чуть сжали ее, и она убрала руку.
Арти, стоявший у кровати, громко прокашлялся и запнулся: "О... привет, Дже... Джекки".
Джекки повернулась к нему и улыбнулась. "Арти!"
Он сморщился и искоса посмотрел на нее, как она слезла с кровати и подошла к нему. "Я... мне очень жаль... правда..."
"О чем?"
"Ну, это ведь всё случилось, потому что я пытался привлечь твое внимание, и вот... это всё... - он покачал головой, его голос выдавал скрытые чувства. - Я думал, что ты уже, ну, понимаешь..."
Джекки встала на цыпочки и ласково поцеловала его в щеку, и бедный Арти не знал, куда смотреть или деть свои руки. Смутившись, Линн отвела глаза. Было в этом что-то такое знакомое...
"Спасибо, что поддержал, - сказала Джекки. - А что, со мной правда было всё так плохо? - она оглянулась на Линн. - Да ладно, я, должно быть, просто ударилась головой и грохнулась в обморок".
"Ээ... - Арти моргнул и уставился на нее. - Ты, эээ... всё было правда плохо".
Джекки чуть нахмурилась и пожала плечами, механически разглаживая складки рубашки. "Ничего не понимаю. Врачи ведут себя так, словно я вернулась из мертвых или еще что похлеще..."
Арти вымученно засмеялся, переминаясь с ноги на ногу. "Ты не смотрела фильм с Мэрил Стрип? Где она ломает шею и, и - она умирает, и потом оживает, потому что выпила эту микстуру - знаешь, типа эликсира бессмертия - и ее везут в больницу, и доктор весь в ужасе..."
Бессмертие. При этом слове в Линн что-то зашевелилось, чуть стукнуло - и тут же выросло в некую необъяснимую волну волнения, или страха...
"Ха-ха-ха, - сказала Джекки. - Эликсир бессмертия. Точно. Я его выпила, - она отбросила с лица волосы, вернулась в кровать и плюхнулась на нее. - Слушайте, ребята, уговорите их выпустить меня отсюда. Они хотят сделать еще анализы и что-то там проверить, но честное слово, у меня всё прекрасно. Нет никакой причины держать меня здесь".
Линн смотрела на нее, продолжая всеми силами стараться сдержать ту странную волну. "Ты уверена?"
Их глаза встретились, и Джекки чуть усмехнулась, смешно сморщив нос. "Абсолютно уверена", - сказала она; и, конечно, она говорила не только о своем самочувствии.
"Ну хорошо, - сказала Зена. - Тогда давай вытащим тебя отсюда".
В субботу Габриель убедила Зену отпраздновать их воссоединение пикником в Центральном Парке. Светило солнце, дул легкий летний ветерок. Пока они шли по дорожке, лакомясь мороженым, мимо родителей с детьми, молодых парочек, подростков-сорвиголовов и элегантных старушек с крошечными собачками, Габриель думала о том, что ее подруга изменилась. В ее поведении было нечто иное, словно, узнав всё о своей прошлой жизни Королевы Воинов, она заново узнала и свое тело. В своих линялых серых джинсах и темно-зеленом топе без рукавов Линн казалась обычной и необычной одновременно, совершенно расслабленной и обладающей силой.
"Давай посидим", - предложила Габриель, указывая на свободное место на траве, рядом с молодой парой с малышом и мальчиком чуть постарше. Они прошли на газон и сели на теплую колючую траву, вытянули ноги и скинули шлепанцы. Ветер шевелил сияющие изумрудные кроны деревьев, ласково поглаживал ее голые руки и платье. Это был хороший день быть живой.
За исключением того, что было вот уже два дня, как ей надлежало быть мертвой; и она так и не представляла, что же тогда случилось. Она не хотела думать об этом; не сейчас.
После недолгого молчания она спросила: "Если бы у тебя был выбор: жить сейчас или вернуться в то время, ты бы что выбрала?"
Зена задумчиво на нее посмотрела. "А ты?"
"Ну. тогда было больше приключений, да ведь?..." - она замолчала. Она почувствовала, что каким-то непостижимым образом она задела больную для Зены тему. Возможно, дело было в том, что воспоминания Линн - Зены - о той жизни были, до сих пор, две тысячи лет спустя, заражены виной. Для Линн Дойл, Зена была героем; для Зены, Зена всегда была убийцей. На мгновение мысли Габриель перебросились на ее собственные недавно обретенные воспоминания: Она убивала, и не один раз, а много, очень много. Возможно, была серьезная причина, почему нормальные люди не должны были помнить свои прошлые жизни. Это было прошлое, которое не было по-настоящему ее, напомнила себе Габриель; другое время, другой мир. Она бы жила дальше, оставив это; но была ли бы способна на такое Зена?
"С другой стороны, сейчас намного лучше обстоит вопрос с санитарными условиями, - сказала она, пытаясь разрядить атмосферу. - И автомобили. Гораздо лучше лошадей. У машин нет своего характера".
"Ты бы попробовала поводить мою первую машинку".
"И мороженое, - Габриель заглотила остатки своего рожка и облизала пальцы. - И компьютеры. Намного легче писать".
"Ты прекрасно обходилась пергаментом и перьями".
"Спасибо. И самолеты. Я тебе рассказывала, что провела две недели в Австралии, в лето перед своим выпуском в университете? У них такие уголки дикой природы, вроде парков, где ты можешь погладить кенгуру, и коал, и вообще... Знаешь, это же печально? Прожить всю свою жизнь и даже не знать, что существуют такие вот кенгуру".
Зена подняла бровь. "Трагедия".
Габриель захихикала и пихнула своей босой ногой ногу Зены.
"А еще у нас есть кинематограф. И холодильники. И, и - антибиотики. Гораздо лучше, чем делать всякие припарки".
Зена наградила ее поддельным испепеляющим взглядом. "Эй, не наезжай на мою кучу талантов".
Они обе засмеялись; а затем тишина между ними наполнилась людским шумом, детским смехом и визгами, лаем собак, щебетанием птиц, обрывками музыки, с накладывающимися на нее голосами. На этот раз всё будет хорошо, подумала Габриель. Она коснулась руки Зены.
"Мы нашли друг друга".
Зена повернулась к ней, с нежным, обеспокоенным взглядом. "Я чуть тебя не потеряла", - сказала она почти шепотом.
В этот раз тишина дышала напряжением, и Габриель больше не могла сдерживаться. "Как по-твоему, что со мной случилось?"
"Ты же знаешь, что говорят врачи", - осторожно сказала Зена.
"Я знаю. Но ты видишь в этом хоть какой-нибудь смысл? Я имею в виду, ты же слышала, Арти сказал..."
"Да, - ровно сказала Зена. - Я звонила ему вчера вечером. Бедный парень, он думает, что сходит с ума и что ему всё это привиделось. Вот только... я знаю, что он не сумасшедший, - она сделала паузу и добавила. - Знаешь, есть в нем что-то такое..."
Габриель удивленно взглянула на нее. "Арти? Что? Ну да, он милый парень".
Зена покачала головой. "Не важно. Я... я точно не знаю".
"Ну ладно, слушай - это ж не только Арти. Я разговаривала с медсестрой, которая везла меня на "скорой". Она сказала, что мои жизненные показатели были на нуле - она была уверена, что я умираю. А потом вдруг оказывается, что на мне вообще ни царапины? И это всё какая-то ошибка? Недоразумение? Ты тоже так думаешь?"
"Ну а что мне нужно думать?"
"Зена, - Габриель сделала глубокий вдох и выпрямилась на траве. - А что, если это был... он?"
Зена встретила ее взгляд, ее глаза напряженно блестели. "Арес".
"Ну а кто еще? Наверняка ведь он за тобой присматривает, так? - выражение лица Зены не изменялось. Боги, Зена, ты иногда можешь просто убить своим видом. - Может, он хотел спасти меня ради тебя. Снова".
Зена обдумывала эту версию, и черты ее лица чуть расслабились. "Но он не может. Помнишь? После смерти Афины боги потеряли силу исцеления".
"А. Ну ладно... а может, он как-то вернул эту силу?"
"Возможно", - коротко сказала Зена.
И вот тогда-то Габриель вдруг поразило, насколько ирреально было всё это: они вдвоем сидят здесь в Центральном Парке в 2005-ом году - Линн и Джекки, Зена и Габриель - и болтают о богах Олимпа, о том, что они пережили почти две тысячи лет назад. Они молча смотрели друг друга, пока к ним, заливисто смеясь, не подбежала за брошенным мячом кудрявая белокурая девочка лет семи. Габриель ошарашено выдохнула, а какой-то мужчина прокричал: "Смотри, куда бежишь, Эшли!"
Девочка убежала, и снова повисла тишина, пока Габриель не проговорила: "Ты виделась с ним?"
"После Греции - нет".
"Он появится", - уверенно сказала Габриель. Она поняла, что сама надеялась, что Арес вернется. В то, другое время, она в лучшем случае неохотно признала место Ареса в жизни Зены. Но теперь... теперь, Арес был единственным, кто разделял ее и Линн - ее и Зены - воспоминания о мире, который давным-давно исчез; почти как, вдруг осознала она, после их двадцатипятилетнего сна в их другой жизни, он был одной из их немногих ниточек с миром, оставленным ими в прошлом. Он и Афродита... Две тысячи лет спустя любовь Ареса пробудила Зену, настоящую Зену, так же, как она пробудила его. Было невозможно, чтобы теперь он отступился от нее.
"Ты собираешься что-нибудь рассказывать своему отцу?" - спросила она.
Зена бросила на нее пораженный взгляд. "Моему отцу... я поеду к нему сегодня вечером. Я... я даже не знаю, с чего начать".
"Он бы решил, что ты сошла с ума?"
"Вообще-то, вряд ли".
"Повезло тебе. Мои родители, наверное, сдали бы меня в психушку".
Она попробовала представить разговор со своими родителями - профессорами колледжа в Новой Англии, отец - экономики, мать - литературы, чье отношение к любым понятиям сверхъестественного было исключительно ироничным - что она в своей прошлой жизни была Габриель, Сражающейся Сказительницей из Потейдии. К счастью, ей удалось дозвониться им по мобильному раньше, чем они получили уведомление из больницы; она заверила их, что в полном порядке, и сумела убедить их гораздо лучше, чем убедила саму себя, что всё случившееся было недоразумением. Ничего лишнего она не упомянула.
Габриель вздохнула и прислонилась к Зене, так что их плечи соприкоснулись. Она хотела спросить, думала ли Зена, что Афродита была поблизости; но ей больше не хотелось говорить о богах или об их прошлом.
"Эй, - сказала она, - не хочешь сходить в зоопарк?"
Зена резко повернула голову, выходя из задумчивости, в которую погрузилась в последние несколько минут: в мысли об Аресе, о загадке почти-смерти и оживления Габриель. Словно разгадала одну загадку и обнаружила, что она влечет за собой вереницу других. Но зацикливаться на этом было бессмысленно.
"Это огромное упущение, - тем временем говорила Габриель. - Я провела в Нью-Йорке целый год, и всё еще не была в зоопарке Центрального Парка. Я хочу посмотреть белых медведей. И пингвинов".
"Пингвиний пруд жутко воняет".
"Ага - так значит, ты уже видела пингвинов, мисс Королева Воинов!"
"Ну да. Мне вообще-то больше по душе белые медведи".
"Да ну".
Зена усмехнулась и сжала руку Габриель. Что бы еще ни случилось, они снова были вместе, и от этого жизнь казалась прекрасной. "Только подумай. Тогда, в прошлом, мы прожили всю жизнь и ни разу не видели белых медведей или пингвинов. Как мы умудрились?"
"Зато сейчас мы это исправим. Идем".
"Да. Зоопарк, жди нас".
Она встала и протянула руку, помогая подняться Габриель; и они вместе пошли назад к дорожке.
А затем Зена на миг замерла, выдох словно сам собой вырвался у нее из горла; потому что прямо перед ними шел высокий, накачанный темноволосый мужчина в черных кожаных штанах и ботинках, и черной футболке.
Но еще до того, как они догнали его, она поняла, что это была ложная тревога.
x x x
Они возвращались из зоопарка, направляясь к Пятой Авеню, когда тоненькая серьезная девушка с азиатской внешностью, с планшетом и набором листовок в руках, подошла к ним и спросила, подпишут ли они петицию в поддержку народа Гуандуна. Огромные буквы вверху черно-белой листовки гласили: "Забытая война Китая", и ниже шли зернистые фотографии разрушенных деревень. Гуандун, далекая горная область, был одним из худших и опаснейших мест во всем мире, с тех пор, как крах коммунистического режима в Китае привел к разрыву страны. Войска ООН, русские войска и войска Коалиции покинули область в 2002-ом году после гротескно названной Резни в День Весеннего Фестиваля, оставив ее на милость нескольких конкурирующих военачальников. Габриель недавно прочла статью об этом в 'Нью-Йоркере', написанную внештатным репортером, проведшим в Гуандуне месяц. Это была отнюдь не счастливая история.
Идя дальше, Габриель проговорила: "Знаешь, а ведь это как раз то, против чего мы обычно боролись".
"Что?"
"Беспринципные военачальники - невинные люди, которым некому помочь..."
Зена бросила на нее острый взгляд. "И что прикажешь нам делать? Украсть у Марио мой шакрам, достать тебе пару саев - освежить в памяти наши приемы киксбоксинга - и полететь в Китай на поимку компашки военачальников с автоматами?"
"Не знаю. Мы - всё равно - люди, которыми мы были".
"И кто же это мы?"
"Ну..., - Габриель мгновение это обдумывала. - Я - бард. Сказительница. Правда, минус часть 'сражающаяся'. Ты... Ты - воин, застрявшая в теле профессора колледжа".
"Как смешно, - сказала Зена. – Просто до колик", - в ее голосе слышалась легкая горечь, и Габриель пожалела, что подняла эту тему.
"Пойдем чего-нибудь перекусим, - сказала она. - Умираю с голоду".
Они молча прошли нескольких секунд. Взглянув на Зену, Габриель заметила, что она кажется улетевшей куда-то далеко. Габриель коснулась ее локтя. "Ты в порядке?"
Зена вздохнула. "Габриель... это совершенно другой мир. Возможно, время одиноких героев прошло, точно так же, как... точно так же, как время старых богов".
"Но Арес-то всё еще здесь".
"Да".
"И это ведь хорошо... правда?" - подколола ее Габриель.
"Да, возможно, он сумеет помочь нам понять всё это", - ровным голосом сказала Зена, глядя перед собой.
Внезапно Габриель захотелось смеяться; она почувствовала себя юной и озорной. Она легонько ударила подругу по руке. "Ты уверена, что это - единственная причина?"
Зена развернулась и смерила ее наигранным убийственным взглядом; и Габриель широко улыбнулась ей в ответ. "Вижу, ты по-прежнему не перевариваешь женские разговоры".
x x x
Возвращаясь на поезде в Нью-Йорк, Зена ощутила беспокойство. Вечер прошел, и, конечно, она так ничего и не сказала отцу. ("Отлично выглядишь, - сказал он и добавил. - Знаешь, пару недель назад ты заставила меня поволноваться"; и она солгала: "Наверное, я просто устала тогда с дороги".) Она попыталась выключить у себя в голове звуки вокруг: обрывки беседы, грохочущая на полу пустая пластмассовая бутылка.
За окном была черная ночь; по мере пути в окне возникали островки яркого света, вспыхивали и затем сменялись пустотой, подсвеченной другими огнями на горизонте. Ее лицо отражалось в стекле, и в течение долгого мгновения Зена рассматривала собственные черты - лицо, которое она видела так много лет, никогда не задумываясь о некоем неявном сходстве с фресками и статуями Королевы Воинов. Она никогда не верила в судьбу; но возможно, это была судьба - что она и Габриель переродились в одно и то же время, встретились и вместе полетели в Грецию, освободили Ареса. И теперь она вернулась - а где был он? Что, если она отпугнула его, там, в Фессалониках, и он отступил - от Линн - от Зены? Нет, он не мог, не так легко, не теперь...
И в тот же момент она почувствовала это, и она уже знала.
Все остальные звуки исчезли. Она откинулась назад и закрыла глаза, и позволила уголкам рта изогнуться в крошечной кошачьей улыбке.
"Я знаю, что ты здесь, - сказала она, не переживая, слышат ли ее какие-нибудь посторонние и что они могут подумать. - Я хочу видеть тебя. Сейчас же".
Конечно же, сначала ничего не случилось.
Она открыла глаза и уставилась на двери вагона, ее дыхание перехватило.
В другом конце вагона раздался звук открывшейся двери тамбура; и стали раздаваться шаги, всё ближе. Она подумала, что почувствовала, как горячее дыхание коснулось ее волос, медленно распространяя по ее шее и рукам тепло...
Шаги замерли, и кожаное сиденье скрипнуло и чуть опустилось: он сел рядом с ней; и когда она повернула голову, он был там.
Он был одет по-современному, в простые брюки и футболку, со знакомым серебряно-черным кулоном на шее; на его лице был намек шутливой улыбки.
"Привет, Зена", - сказал он.
Когда она снова смогла дышать, то не была уверена, хотела ли поцеловать его или ударить - давно и хорошо знакомое чувство.
"Выбрал же ты время появиться".
Он мгновение молчал. "Я ждал тебя".
"Я думала, это я ждала".
"Ты не была полностью собой", - негромко сказал он.
Она подумала об их встрече в отеле, о том моменте, когда она в смертельной панике оттолкнула его, больше боясь себя, чем его. Должно быть, это было ужасно больно: он ведь наконец нашел ее, после столького времени. Вероятно, он был прав, решив подождать - чтобы дать ей возможность сперва найти себя самой.
"А сейчас?"
"О да, - сказал он. - Ты вернулась. Думаешь, я бы не понял? - он вытянул руку и взял ее ладонь в свою, переплетя их пальцы. - Вижу, ты даже нашла свою болтливую подружку".
Болтливую подружку. Эти слова рывком вернули Зену назад к действительности; она должна была спросить его. "Ты ведь всё это время следил за нами, да?"
"Определи понятие 'всё' поконкретней. Не каждую минуту..."
Она нетерпеливо перебила его. "Несчастный случай с Габриель. То, как она поправилась - или, правильней сказать, вернулась из мертвых. Ты имел к этому какое-то отношение?"
"Я слышал, как вы говорили об этом. Со стороны Блондиночки было мило так понадеяться на меня. Но - нет. Это был не я".
"Тогда что это было?"
Арес задумчиво посмотрел на нее, словно пытаясь что-то вычислить. Затем он покачал головой. "Как ты сам сказала - моя сила исцеления исчезла". Его слова, казалось, пару секунд провисели в воздухе, и Зена наполовину ждала, что он скажет что-нибудь еще, но он ничего не сказал. Разумеется, у него не было причин лгать ей - не в этом вопросе. Это означало, что загадка выздоровления Габриель оставалась на месте. Но она могла подождать.
Зена сдвинула ногу, чуть надавив своей кроссовкой на его ботинок. Ощущение было ошеломляющим, словно это была голая кожа, живая и горячая от его прикосновения.
"Надеюсь, ты купил билет", - сказала она.
Его губы изогнулись в веселой улыбке, тень настороженности исчезла с его лица. "А если нет?"
"Тогда я буду вынуждена сдать тебя проводнику".
"Ловля "зайцев"? Поистине достойное занятие для Королевы Воинов".
"Кто бы говорил. Бог войны клеит девочек в электричке".
"Одну девочку", - сказал он.
x x x
Как оказалось, Арес смог предъявить билет, хотя Зена сильно подозревала, что получен он был не в кассе. После того, как проводник миновал их, Арес придвинулся ближе и положил руку Зене на плечо, и затем она даже сама не заметила, как расслабилась и прислонилась к нему. Она думала о времени, когда они точно так же сидели на сером каменистом пляже под бледным небом, волны разбивались в белую пену, а над ними возвышался утес.
Вместе, как всякая другая парочка, они вышли из поезда и пошли рядом, мимо уставших жителей пригорода, бредущих по станции, и направились в центр города, чуть остуженный сумерками, в ночь, залитую ярким светом и возглавляемую золотисто-зеленым шпилем Эмпайр Стэйт Билдинг. Там Зена неожиданно остановилась и повернулась к Аресу; и он был так же реален, как и город вокруг них. Арес замер, его глаза встретились с ее - встревоженные, нежные, вопрошающие - его губы чуть приоткрылись. Ее сердце билось слишком быстро, а голос слегка осип, когда она произнесла: "Вот мы и здесь..."
Когда они поцеловались, это было сначала нежно, его язык едва приоткрыл ее губы; а затем - они ответили на голод друг друга, и его поцелуй стал страстным, требовательным, почти до боли захватывающим ее губы - и заставляющим ее хотеть еще большего, наполняющим ее лихорадочным жаром, который был гораздо большим, нежели обычное сексуальное возбуждение. В конце концов, им пришлось остановиться, и когда они прекратили поцелуй, то оба засмеялись, счастливо, тяжело дыша. Все вопросы, ответы, решения будут позже. Сейчас существовали только они.
Она могла бы попросить его перенести их в ее квартирку. Само собой, можно было бы найти поблизости какой-нибудь пустынный закоулок, где картина двух человек, исчезающих в ярко-синей вспышке света, не напугала бы до смерти какого-нибудь ньюйоркца, считавшего, что уже повидал всё на свете, вроде жилистого темнокожего мужчины, продающего ночной выпуск 'Нью-Йорк Пост', в данный момент с легким весельем наблюдающим за ними. Она подумала об этом. Но вместо этого сказала: "Идем".
Они отправились вдоль по Седьмой Авеню. Магазины и даже почти все рестораны к настоящему времени уже закрылись, и им встретились лишь несколько спешащих по домам прохожих и шелестящих шинами автомобилей; одинокий уличный музыкант с саксофоном ссутулился у освещенного фонарем входа в банк, наигрывая щемящий джаз. Зена взглянула на Ареса и задумалась, на что это похоже - увидеть город его глазами.
"О чем ты думаешь?" - мягко спросила она.
Он пожал плечами. "Теперь всё не так, как было раньше".
"Что?"
"Ты знаешь, - он с кривой усмешкой взглянул на нее. - Мир смертных".
"В самом деле. Колесницы, которые ездят без лошадей - летающие машины - всё это... - она взмахнула рукой, указывая на небоскребы, огни, сам город. - Неужели не впечатляет?"
"Впечатляет, это точно. В чем удовольствие быть богом, если смертные со своими изобретениями могут всё это сделать?"
Его тон был игривым и беспечным, но вся его бравада не могла полностью скрыть тот факт, что он не шутил. Зену поразило, что он был здесь потерян гораздо сильнее нее: чужак в мире, где древние боги были не более чем сказками и развлечением для туристов. Радость, которую она испытывала, омрачилась легкой печалью. Но нет, она не собиралась ничего признавать, не этой ночью. Он сделал это для нее, он нашел ее - они нашли друг друга - и это была их ночь.
Она остановилась и повернулась к нему лицом, уголки ее губ приподнялись в крошечной улыбке. "О - не сомневаюсь, ты ко всему этому привыкнешь".
Снова они молча смотрели друг на друга. Затем он медленно провел тыльной стороной пальцев по ее щеке, губам, подбородку, словно он был слепым, пытающимся запомнить ее черты или узнать ее. Даже в прошлом, в те дни, когда она знала, что должна была бороться с ним, она никогда не могла противостоять этому: тому, как легко и нежно он прикасался к ее лицу. Она подалась вперед и приблизила свои губы к его губам.
Когда она отклонилась, он смотрел на нее с таким ошеломленным обожанием, что она не была уверена, хотела ли она смеяться, или плакать, или снова его поцеловать.
"Знаешь, - сказала она, - если бы я знала, что иду на свидание..."
Он усмехнулся, восстановив самообладание. "Так вот что это такое".
"... то оделась бы по-другому".
"В кожу?"
"Нет, - она засмеялась. - Не в кожу".
Он пару секунд словно изучал ее и затем положил руки ей на плечи. Как будто потоки теплого воздуха окружили ее, и когда он убрал руки, что-то стало иным. Зена оглядела себя. Теперь она была одета в длинное узкое платье, красное с черными вставками, с серебряной пряжкой на поясе и искрящимся лифом. Она открыла рот, глядя на Ареса, на миг лишенная дара речи.
"Что-то вроде этого?" - спросил он.
"Где ты..."
Он кашлянул и кивнул на витрину рядом с ними. На женщине-манекене, стоявшей там, были только туфли на высоких каблуках и браслет из оникса, а пластмассовое лицо выражало крайнюю степень оскорбления.
"Арес, - она, прищурившись, внимательно посмотрела на него. - Верни его".
"Оно отлично смотрится на тебе".
"Оно смотрелось еще лучше, пока не было украдено".
Он вздохнул. "Чем тебе не нравится развлекаться?"
"Верни его".
"Ладно, ладно", - вздохнул он и лениво протянул руку к стеклу; вокруг манекена возникла вспышка синего света, а когда исчезла, платье было на месте - или, возможно, его точная копия, потому что Зена по-прежнему была одета в такое же. Она вдруг вспомнила, как пришла в его храм в красном - или, может быть, даже в розовом - платье, и с розами, и (святой Боже!) с плюшевым мишкой.
"Так лучше?"
"Намного, - сказала она, хищно улыбаясь и наступая на него, пока он не оказался прижат спиной к стеклянной витрине, а расстояние между их телами составляло не больше толщины волоса – зажав его в ловушке, против которой он, казалось, не возражал. - Много, - она захватила его губы в быстром, дразнящем поцелуе, - много, - и в следующем поцелуе, от которого у него перехватило дыхание и который заставил его прижаться к ней, - лучше".
Теперь он обнимал ее обеими руками, одна его рука скользила по ее спине, его губы обжигали ее лицо и шею; а затем он хрипло прошептал ей в ухо: "Как считаешь, мы собираемся... где-нибудь уединиться... как можно скорее?"
"О, - она отступила и открыла глаза. Молодой человек в широченных штанах и бейсболке, проходивший мимо, обернулся и наградил их сальным взглядом. Зена с опозданием спохватилась, не заметил ли манипуляций с платьем – оставалось только надеяться на это.
"Скоро, - сказала она. - Очень скоро".
x x x
В итоге, оказавшись в ее квартире, они не бросились тут же в объятия друг друга. Зена велела Аресу ждать ее в гостиной, и он ждал, его возбуждение жгло изнутри, медленно возрастая, что, как ни странно, даже в некотором роде успокаивало его.
Он огляделся. Комнатка, освещенная парой бронзовых ламп - дополненных, к его вящему развлечению, бронзовыми статуэтками Зены, Габриель и Арго - была лишь чуточку больше комнатушки той фермы в предместьях Амфиполиса, хотя, приходилось отметить, в гораздо более приличном виде. Его глаза гуляли по стенам, абсолютно голым, если не считать несколько небольших фотографий греческих и римских раскопок; кресло с кипой книг и бумаг в нем; квадратный стол, с еще большей кипой книг и бумаг. На книжном шкафу приютилось какое-то буйно цветущее растение, и еще была одна из тех телевизионных коробок, которые служили в эти дни людям домашними театрами; и еще был внушительных размеров диван.
Внезапно Арес почувствовал себя нелепо, смешно: здесь, в этой квартире, в городе, который не существовал, когда он в последний раз ходил по земле; в квартире, которая выглядела обжитой не Зеной, а Линн, практически незнакомым ему человеком, которого он встретил в Греции. Если бы вместо этого он мог перенести ее в храм... Он подошел к столу и увидел там в рамке фотографию Зены - Линн - в детстве, с короткими волосами и слегка задумчивой улыбкой, стоящей у какого-то замка рядом с взрослым мужчиной. Ее отцом, разумеется.
Она вернулась. Арес обернулся и увидел, что она принесла бутылку и два бокала - отнюдь не инкрустированные золотом и камнями кубки из старых дней. Она разлила вино, ее пальцы коснулись его, когда она подавала ему бокал. Они стояли друг перед другом, лицом к лицу; и, во имя Судеб, она была Зеной, настоящая - живая - такая красивая, и ничто более не имело значения. Бокалы зазвенели, темно-красное вино поблескивало в свете ламп, и они молча глотнули вино.
Вино было терпкое, со сладковатым привкусом. Арес подумал о том, чтобы попробовать это вино на ее губах - на нежной коже шеи, и спуститься губами ниже, к ее голой груди...
"Итак, - сказал он напряженным голосом. - Вот где ты живешь".
Зена быстро допила свое вино и поставила бокал на стол. "Да", - ответила она. Ее глаза казались странно темными, приоткрытые губы блестели, и Арес бессознательно подумал, что, если бы он никогда прежде ее не видел, он влюбился бы в нее прямо сейчас.
Зена почти судорожно потянулась к бутылке и снова наполнила свой бокал. У Ареса пересохло во рту, и он сделал еще один глоток вина.
"Странно сознавать, что ты живешь на одном месте. А особенно в месте вроде этого".
"В отличие от крепости?"
"Возможно. Или фермы".
Она тихо засмеялась в ответ. Затем спросила: "Ты уже бывал здесь?"
"Нет. Я решил, что предоставлю тебе личное пространство".
Ее бровь чуть изогнулась. "Личное пространство? Это не похоже на Ареса, которого я знаю".
"Боги могут меняться, помнишь? - Тартар, он умирал здесь, а она подшучивала над ним. Он проглотил остатки вина и отставил бокал. - Я решил, что если приду сюда, то это будет..."
"По тисненному золотом приглашению?" - она тоже отставила бокал и подступила ближе.
"Ну, не знаю насчет тисненного золотом..."
Теперь она была так близко, что их дыхание перемешивалось, и он не мог произнести ни слова, не мог прожить ни секунды больше, не поцеловав ее - не мог двинуться с места. Ему показалось, что он увидел промелькнувший в ее глазах испуг; а затем испуг исчез, оставив только чистое желание и нежность. Ее рука обхватила его затылок, и он услышал ее шепот: "Это приглашение".
И она поцеловала его.
Он не знал точно, как они оказались на диване; только то, что они целовались очень, очень долго, и вот уже Зена лежала на нем, его руки гладили ее тело, скользили под платьем, лаская ее ноги и бедра - святые Судьбы - и он всё еще боялся поверить, что всё это реально. Она отклонилась и подняла его рубашку, прижалась губами к его голой груди, принялась покусывать его сосок, дразня его своими зубами и языком, пока он не дернулся под нею и не вцепился в ее волосы. Зена стянула рубашку выше, и он помог снять ее с себя. Это было реально, это было на самом деле - после всего ожидания, всех снов, видений - это было реально, и было в этом в то же время что-то ужасающее. Некогда они знали друг друга полностью. А сейчас...
"Иди сюда, - хрипло проговорил он. - Зена..."
Он вовлек ее в новый страстный поцелуй, дотянулся до задней части ее платья - никаких пуговиц, только эта новомодная застежка - молния, которая должна была открываться одним движением вниз - что оказалось несложно - и Зена выпрямилась, дав ему стянуть лямки, так что платье свободно скользнуло вокруг ее талии. Черная полоска на ее груди имела сзади какие-то крошечные крючочки, и, проклятье - он дергал за них, и снова, и снова, и уже готов был сдаться и просто заставить эту странную вещь просто исчезнуть - и Зена засмеялась, переводя дыхание, и выгнулась, помогая ему, и ненавистная полоска упала.
Он так соскучился по ней, по ней всей; видеть ее вот такую, сильную и чувственную, с гибкой грацией, беззастенчиво обнаженную, и в то же время как будто уязвимую - беззащитную - потому что ее лицо выражало сейчас уязвимость, когда она смотрела на него, поднимая его руки к своим грудям. Звуки, которые она издавала, были тихими и слабыми, и сводили его с ума: он хотел больше, хотел заняться любовью с ней ртом, и быть в ней, и видеть ее глаза в поволоке восхищения. Она спикировала вниз, захватывая его губы в голодном поцелуе, и он поднял руку к ее бедру и коснулся ее через ее тонкие трусики - такую теплую, влажную, нуждающуюся в нем так же, как он сам нуждался в ней - теперь она целовала его лицо и губы, это были быстрые, горячие, нежные поцелуи, от которых у него перехватило дыхание - ее пальцы дергали пуговицы на его брюках, и снова - больше, чем бог или смертный мог бы выдержать.
"Эй, - произнес он, - я мог бы избавиться от них..."
"Чшш, - остановила она его, скользя своим языком по его рту, ее зубы задели его нижнюю губу; расстегнув пуговицу, она провела там ладонью, чуть сжав его сквозь грубую ткань, и Арес забыл обо всем, кроме ее прикосновений и ее поцелуя - ее рука возилась с молнией, и он возблагодарил судьбу, когда она расстроено прорычала. - Сделай это".
По его желанию вся их одежда испарилась; теперь была только кожа на голой коже, и ее груди на его груди, и его член, прижимающийся к ее низу живота, и ее жар растворялся в каждой клеточке его тела, перекрывая все другие чувства.
Восстановив хоть какой-то контроль, он попытался перевернуть ее на спину, но она остановила его ладонью на груди.
"Подожди, - прошептала она, - подожди".
Он застонал, уже на грани отчаяния - "Зена" - и она заставила его замолчать новым поцелуем, на этот раз нежным, и сладким, и долгим; и затем она впустила его в себя, и скользнула вниз, и ожидание было закончено. И было первое ошеломление, и последовавшие затем любовные ласки - он смотрел в ее глаза, широко распахнутые, затуманенные удовольствием - и знал, что, что бы ни разделяло их, прямо сейчас их союз был полным - знал, что это была именно она, не почти-Зена из какой-то новой жизни, а его любимая, его любовь...
Он чувствовал дрожь ее тела, ее движения становились всё резче, кульминация была близко. "Я люблю тебя, - сказал он осипшим голосом, вцепившись в ее плечи. - Зена - я люблю тебя..."
"Арес..." - она наклонилась поцеловать его, и он почувствовал, как ее стон завибрировал в его горле; и затем, в следующую секунду, она вскрикнула, судорожно сжимаясь вокруг него, и подхватила его с собой в накатывающее волна за волной обжигающее счастье.
Затем он замер, замечательно обессиленный, чувствуя ее последние вздрагивания, окутанный ее теплотой. Зена подняла голову и посмотрела на него, ее лицо выражало одну лишь нежность.
"Я люблю тебя", - сказала она.
"Что?"
Зена негромко засмеялась и села рядом с Аресом, подавая ему стакан вина. "Ничего", - сказала он. Не могла же она действительно ответить, что улыбалась, потому что, глядя, как он сейчас растянулся на диване, она подумала о выражении "красив как греческий бог". Он был обнажен и расслаблен, его рука лениво свисала с дивана, и, так или иначе, поза полного покоя лишь подчеркивала его силу. Он был прекрасен, и что-то в этом вдруг вызвало у нее внезапную печаль. Она задвинула эти мысли и медленно отпила вино.
Арес поднял руку и коснулся пряди ее волос, пропуская ее сквозь свои пальцы. Она взяла его руку и прижала к своему лицу, закрыв глаза, греясь в его прикосновении, а затем прикоснулась к его ладони губами. И она была рада услышать его удовлетворенный вздох.
Ее осенило, что она - Линн - женщина, которой была всю свою жизнь до недавнего времени - должна была чувствовать себя крайне испуганной или ошеломленной одной лишь мыслью, что она только что занималась любовью с Богом Войны. Или, может, должна была бы посчитать себя сумасшедшей. Или опрометчивой, ведь в этой жизни она видела его всего лишь второй раз; третий, если считать гробницу. Но ничего подобного не было; только тихое сознание, что всё было именно так, как должно быть.
Ну хорошо, не всё. Она хотела есть, например; и мысль об оставшейся пасте или засохших хлебе с сыром казалась прямо сейчас особенно непривлекательной.
"Я сейчас вернусь", - сказала она.
На кухне, в блюде для фруктов, осталось немного пожелтевшего и слегка высохшего винограда. Да, сойдет.
Когда она вернулась с виноградом в гостиную, Арес бросил на нее насмешливый взгляд. "Что это такое?"
Она села рядом с ним и поставила тарелку на кофейный столик. "Виноград", - сказала она, с толикой оборонительности, словно собираясь отстаивать честь фруктов из супермаркета.
"Виноград", - повторил он; а затем, с едва заметного движения его руки, стол оказался завален гроздями винограда, зеленого, с золотистыми прожилками, свежего, чуть не лопающегося от сока. Даже это не вызвало у нее особого шока. Арес взглянул на нее с намеком улыбки в уголках губ.
"Вот это - виноград", - сказал он.
"Ага, - она взяла виноградинку и положила в рот, наслаждаясь вкусом. - Я могла бы просто заказать пиццу..."
"Не смотри на меня, - безмятежно сказал он. - Я такими делами не занимаюсь".
Она ухмыльнулась, отрывая от веточки еще одну виноградину; а затем она подумала о крепости, где они часто проводили ночи, и о залитых лунным светом блестящих скалах, омываемых морем. Но это было давным-давно.
Зена взяла пульт и включила телевизор.
"... после трехдневного перемирия возобновилась борьба, - сообщила ведущая-блондинка, и Зена почувствовала, что е ней зашевелился какой-то неприятный червячок, - после того, как ракеты, запущенные эритрейскими силами, уничтожили двадцать пять человек в эфиопской деревне Кучу. Предупреждаем, что представляемый вам репортаж содержит жестокие сцены, которые могут быть не рекомендованы некоторым категориям зрителей".
Зена напряженно посмотрела на Ареса. Она помнила это слишком хорошо - как однажды, проснувшись с ним в постели, она увидела, что он смотрел в портал на сражение - вспыхивающие в ночи факелы, сияние металла, темный блеск крови, какофония из ржания лошадей и человеческих выкриков, лязг мечей - и то ужасное удовольствие на его лице - пока вид раненного солдата, корчащегося в предсмертных муках, не вызвал у него чувство отвращения, напомнив о времени, когда он сам был смертным. Сейчас его глаза были полуприкрыты, и она ничего не могла разглядеть на его лице. И какая-то часть ее боялась. Снова.
Репортер Си-Эн-Эн в Кучу рассказывала что-то о нападении, а тем временем люди носились вокруг нее взад-вперед. Был дан кадр тел, лежащих на земле, в крови - и эфиопская женщина-солдат в форме цвета хаки, с автоматом, переброшенным через мощное плечо, с кровью на лице, сердито жестикулирующая и возбужденно говорящая на ломаном английском.
А затем картинка на экране сменилась на - из всех возможных передач - Фреда Астера и Джинджер Роджерс, кружащихся на танцплощадке в черно-белом формате под прекрасную песню "Щека к щеке" – и знаю я, нашел я счастье, что искал - когда мы вместе...
Зена ошеломленно выпрямилась, а затем увидела руку Ареса на краю дивана, его дернувшийся палец, и поняла, что он переключил канал.
"Не знала, что ты любишь мюзиклы", - пробормотала она.
Он насмешливо взглянул на нее. "Еще бы".
Она глубоко вздохнула. "Верни, - она кивнула на экран, где Фред как раз наклонялся над Джинджер. – Переключи назад..."
"Зена, - он поднялся, сел рядом с ней и обнял ее, и, как всегда, она вздрогнула от его прикосновения. - Это не мои войны".
Танцуй со мной...
Она дернула головой. "Ты... ничего не чувствуешь".
Мои руки лежат на твоих...
"Это даже не войны на мой вкус, - твердо сказал Арес. - Странно это... - он дотронулся до ее волос. - Правление старых богов пало, и... любовь и мир так и не правят миром, не так ли".
"У людей есть свобода выбора. По крайней мере, ими не управляет... какой-нибудь бог с безразмерным самомнением", - она искренне сказала это всего лишь в игривой манере; но всё же это было отзвуками того времени, когда, даже будучи ее возлюбленным, он всегда был ее противником, Богом Войны. Затем она почувствовала укол вины: он сделал всё, чтобы они могли быть вместе - и теперь так и было - а она снова устраивает ему выволочки за то, с чем сама примирилась уже давным-давно. Две тысячи лет назад.
И мое сердце бьется так, что говорить не в силах я...
Она сжала его руку, чуть поглаживая его ладонь кончиками пальцев, и он засмеялся и поцеловал ее плечо.
"Нет - обычно только какой-нибудь смертный с безразмерным самомнением. Это намного лучше".
Когда мы вместе танцуем, щека к щеке...
И теперь осталась только музыка, льющаяся, красивая, слишком сладкая, слишком душещипательная. Зена схватила пульт и переключила канал.
"... это действительно главное событие дня, - сказала светлоглазая рыжеволосая ведущая какого-то ночного развлекательного канала, и на экране появилась фотография улыбающейся кудрявой блондинки, Венеры Мэдисон. - Правда ли, что Венера беременна?"
Арес почему-то отреагировал на эту новость с совершенно бесконтрольным приступом смеха. Зена изумленно взглянула на него, а тем временем бодрый голос за кадром продолжал: "Наша любимая богиня телеэкрана, закрутившая стремительный роман со своим партнером по фильму и мечтой всех женщин Томом Ризом, неделю не выходит из дома..."
И внезапно ее озарило: это же было так очевидно, что она не могла понять, как раньше не догадалась.
"Афродита".
"Да, - сказал Арес, и Зена рассмеялась вместе с ним. Афродита как Голливудская дива... Ну да, это вообще-то было разумно. В наши дни это был максимум того, чего могла добиться Богиня Любви, жаждавшая, чтобы ей поклонялись.
"Полагаю, это означает, что она не беременна".
"Моя сестренка? Я бы не был ни в чем уверен".
"А она знает, что ты..."
"О да, - он драматично вздохнул, - ничего похожего на семейные воссоединения. Я думал, что уже не смогу вырваться и увидеть тебя".
Она покачала головой и усмехнулась. Она была рада узнать, что Арес нашел свою сестру здесь, в этом мире, так же, как когда она должна была составлять ему компанию на Олимпе, опустошенном Сумерками; и, несмотря на его подтрунивания, она знала, что он тоже был рад.
Телевизор выключился, и они молча сидели рядом. Те кадры из Эфиопии (могут быть не рекомендованы некоторым категориям зрителей...) не покидали мысли Зены, и она подумала о беседе с Габриель в парке.
"Арес... Как по-твоему, время героев-одиночек уже прошло?"
Арес повернулся к ней и внимательно посмотрел на нее. Она не была уверена, зачем спросила его; были вещи, понимания которых она и не ждала от него. Он легонько коснулся ее щеки, его глаза исследовали ее лицо.
"Нет, - нежно сказал он. - Не этой ночью".
Он наклонился ближе и взял ее в свои руки, притягивая к себе. Она закрыла глаза, и когда его губы прикоснулись к ее, а затем захватили их, она не хотела быть нигде, кроме как в нежном тепле этого поцелуя. Жар в ней снова усилился, и. распространяясь по всему телу, заставил ее выгнуться к нему. Она опустила руку, чтобы коснуться его, но его руки, нежно держа ее за плечи, остановили ее.
"Просто - ляг", - сказал он.
Она вздохнула и закрыла глаза, погружаясь пальцами в его густые мягкие волосы, когда он принялся целовать ее грудь.
x x x
Она провела ночь как в лихорадке, в полубеспамятстве; забывалась кратким сном в его руках, в кровати, куда они переместились в какой-то момент, и просыпалась, чтобы снова заняться любовью - грелась в прикосновениях его рук и рта, и его тела на ее - отвечая своей нежностью, и наслаждаясь тем, как он дрожит, и какие звуки издает; слова, которые он шептал, обжигали ее кожу. Она спала и видела его во сне, в диких снах, в которых они встречались и как враги, и как возлюбленные, в гневе и в радости - лезвия их мечей лязгали в храме Фурий, их пальцы переплетались на вершине холма, когда она осматривала его израненное лицо - его руки раздвигали ее бедра, когда она сидела на его алтаре в красном платье - и затем она просыпалась рядом с ним, и они снова и снова находили друг друга, сны и явь растворялись в темных цветах ночи.
Незадолго до рассвета она, должно быть, наконец провалилась в глубокий сон, потому что, когда она проснулась, лежа на животе, уже был день, и солнце светило сквозь занавески, и она, прищурившись, посмотрела на солнечный зайчик на бежевой стене и подумала, была ли прошлая ночь реальной - и затем почувствовала, что его рука лежит на ее спине, ровная, теплая, тяжелая, и всё было хорошо.
Зена перевернулась и посмотрела на Ареса. Солнечный свет блестел в темных волосах на его груди и придавал его лицу легкое сияние; или, возможно, это был намек улыбки в его глазах, чуть изгибающей его губы. Зена вспомнила, как ее всегда поражало такое выражение абсолютного счастья на его лице: потому что это было не то выражение, которое можно было бы ожидать увидеть на лице Бога Войны; и потому что она любила его. Она пододвинулась и прижалась своими губами к его губам, в коротком нежном поцелуе, обещавшем большее, и затем отклонилась и посмотрела на него.
"Доброе утро", - сказала она.
Он коснулся ее лица, с намеком игривости в этой почти-улыбке. "Хорошо спала?"
"Да, - сказала она. - Мало. Но хорошо".
Арес засмеялся и притянул ее к себе, пока ее груди не оказались прижаты к его груди. "Иди сюда".
Они продолжали лежать, глядя друг на друга, и затем Зена ощутила болезненный протест мускулов в спине и поняла, что больше не могла игнорировать другие требования тела.
"Задержи эту мысль", - сказала она.
В ванной Зена осмотрела себя в зеркале. Она увидела следы его страстных поцелуев на коже шеи, на горящих, раздутых губах. Она наклонилась над раковиной, брызгая водой на лицо, и почувствовала, как свежая струйка стекает по груди. Казалось, было что-то иное в ней самой, в том, как смотрело на нее ее отражение; ее глаза каким-то образом казались синее, волосы - темнее, черты лица - сильнее, уверенней. Или возможно, она просто смотрела на себя теперь другими глазами. Она коснулась кончиками пальцев своего отражения в холодном стекле.
"Зена из Амфиполиса", - прошептала она.
Она вернулась в спальню и встала над Аресом, улыбаясь ему. Он поднял руку и медленно провел линию по ее бедру и внутрь, и она вздрогнула от удовольствия, всё еще желая его...
И зазвонил телефон, снова и снова, пронзительно и настойчиво.
"Я могу взорвать эту штуковину, - беспечно сказал Арес. - Или - ты можешь просто не обращать на нее внимания".
"Нет, - взволнованно сказала она. - Нет, я..."
Беря рубку, она услышала, как Арес сказал: "Отлично. Теперь она может прерывать нас, даже когда ее нет рядом"; и, само собой, на другом конце провода была Габриель.
"Зена? - Габриель казалась смущенной. - Я, ээ... помешала?"
"Помешала чему?"
"Ну, ээ... ты ведь не одна, я так понимаю".
"Стоп... откуда ты...?"
"Нет, я не экстрасенс, - Габриель нервно рассмеялась. - Никогда не поверишь, кто здесь".
"Афродита", - сказала Зена с огромным облегчением.
Арес взглянул на нее с выражением поддельного ужаса и закатил глаза.
"Она сказала, что Арес... в общем, она сказала, вы с Аресом..."
"Не думаю, что хочу знать, что именно она сказала".
"В общем, она вроде как хочет к вам заглянуть. Прямо сейчас. Ты, ээ... у вас там всё хорошо? - после краткой паузы Габриель продолжила, еще больше смущенная. - Слушай, прости, что так... просто, понимаешь, если бы я не позвонила... она уже собиралась... эй, нет, Афродита, стой..."
Она замолчала, а вместо ее голоса раздался другой, знакомый, с серебряным смехом. "Привет, Зена!"
"Привет, Афродита".
"Скажи Аресу, чтобы перестал смотреть с таким негодующим видом. Нееет, я на вас не смотрю, но я знаю, что он смотрит с негодующим видом, так вот, скажи ему, пусть перестанет. Слушай, я так счастлива за вас, ребятки!! Так что не говори, что мне нельзя заскочить и, как бы это, поздравить вас лично. Да ладно, будет весело - прямо как в старые времена - помнишь, да?"
"Дай нам... дай мне пятнадцать минут, - смирившись с перспективой, сказала Зена. - Я как раз собиралась принять душ".
Афродита захихикала. "Да уж, конечно. Ну ладно, ладно. Дам я вам ваши пятнадцать минут".
Телефон щелкнул, отключаясь. Зена положила трубку и с весельем в глазах посмотрела на Ареса, качая головой. "Скажи спасибо своей сестре".
"О, поверь мне, скажу, еще какое. Но она хотя бы не появилась здесь на кровати без предупреждения".
Он встал перед ней, и они слились в новом поцелуе, не собираясь отпускать друг друга, покрывая лица и губы друг друга страстными поцелуями, одновременно насыщающими их голод и делающими его еще острей.
"У нас будет время, - прошептала она. - Позже".
Он как-то странно на нее посмотрел, затем коснулся ее щеки и кивнул. "Хорошо".
Она задалась вопросом, о чем он подумал.
x x x
К тому времени, когда Зена вышла из спальни, во вполне презентабельных джинсах и футболке, с еще мокрыми волосами, Габриель, Афродита и Арес уже дожидались ее в гостиной комнате. Сцена казалась до отвращения обыкновенной - если не принимать во внимание Ареса, развалившегося в кресле в своем кожаном наряде и крутящего в руке кинжал, отчего Габриель периодически бросала в его сторону нервные взгляды. Афродита, усевшаяся на диване рядом с Габриель, была одета во что-то ужасное, желто-зеленое и с блестками, с воздушной мини-юбкой и крошечным топиком, которые, вероятно, стоили больше, чем всё имущество Зены.
"Малышка воин! - она вскочила и заключила Зену в дышащие духами объятия. - Как же здорово тебя видеть! Иди сюда, давай, садись с нами - позавтракаем, или пообедаем, или что там сейчас должно быть..."
Она потянула Зену к дивану, усадила ее посередине и махнула рукой на столик, на котором уже появились дымящийся кофейник и невообразимое количество оладий, пирожных и пончиков.
"Сладкая смерть, - сказала Габриель. - Мой уровень холестерина подскочил от одного только вида всего этого".
"Милая моя, - Афродита откусила пончик и захихикала. - Ты себе не представляешь, как это клево - ощущать себя единственной красоткой в Голливуде, которой не нужно беспокоиться о лишнем весе".
"Кстати говоря, - сказал Арес, - что там с твоей беременностью?"
"Ага, конечно! Не то, чтобы я возражала против слухов, это само собой - ведь ничто так не помогает карьере, как маленькая тайна..."
"Ты понятия не имеешь, какой шок я из-за тебя пережила, - сказала Габриель, осторожно беря пирожное. - В смысле - я вхожу, и бац, у меня в гостиной сидит Венера Мэдисон".
Афродита рассмеялась, встряхивая белокурыми локонами. "А что, ты ждала Брэда Питта?"
Арес, демонстрируя отчаянную скуку, создал в своей руке старинный кубок вина, из которого стал медленно отпивать, время от времени глядя на Зену.
"Значит, Голливуд, - сказала Зена. - Ты все-таки нашла способ быть Богиней Любви".
"Ну еще бы. Кстати, это мне уже не впервой! Ну давайте, догадайтесь сами, - она весело качнула головой. - Сороковые, пятидесятые..."
Обидевшись на их незаинтересованность, она нахмурилась и раздраженно передернула плечами; воздух вокруг нее словно слабо замерцал, а затем она стала кем-то другим - едва уловимое различие в лице, теле, чуть другие золотистые кудряшки. И Габриель тут же пораженно открыла рот: "Ты была Лорой Мандерлей?"
Афродита засмеялась, наконец довольная, и точно так же замерцав и передернув плечами, снова стала Венерой Мэдисон. Зена никогда не была большой поклонницей фильмов сороковых и пятидесятых, но не знать Лору Мандерлей, секс-символ и икону поп-культуры, было невозможно, сцена из фильма 1952-го "Красотка на пляже", в котором она вышла из воды без верхней части купальника, считалась необычайно смелой для того времени.
"Так значит, ты вовсе не погибла в том несчастном случае на яхте!" - воскликнула Габриель.
"Ну да, вроде, - Афродита закатила глаза. - Ну сама подумай, люди начали бы спрашивать, чего это очаровательная мисс Мандерлей не стареет, так ведь? И что мне было делать? Взять и мило постареть, и потом играть маму Кэрри Гранта? Ага, щаз! - она, смеясь, потянулась за новым пирожным. – А тут - кинозвезда на пике популярности, пропала в море... ах! Такая трагедия - прелесть... я такая выдумщица!"
"Моя бабушка сказала, что много дней проплакала, когда ты погибла", - с обвиняющими нотками в голосе сказала Габриель.
"Ой, милая, - Афродита похлопала ее по руке. - Как трогательно".
"Милая, как трогательно, - передразнил ее Арес. - Не могли бы вы продолжить предаваться своим душераздирающим воспоминаниям где-нибудь еще?"
"Ну не надо, Арес. Это же прямо как воссоединение. Ты и Зеночка - я и моя Габби - знаешь, мы идем и идем, а жизнь катится по кругу, правда, Габби?"
По кругу... Глядя на них, Зена вдруг оказалась огорошена неожиданной мыслью, такой очевидной, что было просто непонятно, как она раньше не подумала об этом. Всё это время она считала, что это Арес мог исцелить Габриель. Но что, если...
"Афродита, - сказала она. Что-то в ее голосе заставило Ареса повернуться к ней и даже фактически прекратило болтовню Афродиты.
"Да, детка?"
"Три дня назад Габриель была... попала в несчастный случай. Очень серьезный несчастный случай, - она говорила уверенным, ровным голосом, пытаясь не думать о том, как бы мог закончиться тот случай, если бы не... не что? Краем глаза она заметила, что Габриель вздрогнула. - А потом она вдруг - цела и невредима. Как будто боги вмешались, - она сделала еще одну паузу. - Так вмешались?"
"Не смотри на меня, сладкая! - рассмеялась Афродита. - Я бы не смогла этого сделать, даже если бы захотела. В смысле, не то, чтобы я не хотела, если бы могла... ну, в общем, ты поняла, о чем я, - и затем к Габриель. - А что случилось? Не говори, что тебя сбила машина или еще что-то такое!"
"Да, - пробормотала Габриель. И повисла неуютная тишина. Габриель поежилась, вздохнула и налила себе в чашку еще кофе, звякнув ею о блюдце. Затем она подняла глаза на Зену и Афродиту, с подергивающимися губами, будто набираясь храбрости что-то объявить.
"Я... это снова случилось", - наконец выпалила она.
Зена замерла на месте, зная, против воли, о чем именно говорила Габриель. "Что?"
"Тебя снова сбил автомобиль?" - радостно спросил Арес и с поддельным неодобрением поцокал языком. Зена смерила его острым взглядом.
"Дорогая моя, - воскликнула Афродита. - Тебе надо быть более..."
"Смотрите, - решительно сказала Габриель, вставая с дивана. Она огляделась, прошла на кухню и сразу же вернулась с одним из острых Зениных ножей из нержавейки, и никто не успел сказать ни слова, как она, дрожа, порезала свой указательный палец.
"Габриель!" - закричала Зена, вскакивая, а у Афродиты вырвалось "Ой!"; но Габриель вытянула палец и сказала: "Вот смотрите". С пальца начала капать темно-красная жидкость ("Какой ужас", - проныла Афродита), и Габриель взяла салфетку и вытерла палец, оставив чистыми края крошечной ранки; а затем кожа начала розоветь и стягиваться, рана заживала прямо на глазах Зены, как будто просто краску стерли мокрой салфеткой. Она видела такое прежде, поняла она: у бессмертной Каллисто.
"Вчера вечером я порезалась на кухне, - сказала Габриель. - Ну и вот, рана точно так же затянулась".
Арес внимательно посмотрел на нее, а затем чуть заметно кивнул, будто понял, в чем дело; и Зена мгновенно развернулась к нему, с внезапно вспыхнувшим подозрением.
"Ты, - ее голос слегка дрожал. - Ты сделал ее бессмертной? Потому что хочешь, чтобы я была бес..."
Их глаза встретились, и она запнулась на полуслове.
"Нет", - с нажимом сказал он.
"Ого, - Афродита тряхнула головой, - огромные проблемы доверия, братик", и Зена почувствовала себя виноватой.
"Ребята? - произнесла Габриель тоненьким голоском. - Так я... я что... бессмертная? Бессмертная как в... вечной жизни?"
"Да, похоже на то, милочка. Вот так поворот, а?"
"Афродита... постой, - Габриель умоляюще вытянула руку. - Это всё слегка запутанно. Как... как это могло случиться?"
Арес смотрел на нее, что-то обдумывая. "А там, в склепе, когда вы вдвоем, - он откашлялся, - разбудили меня. Ты там ничего не находила в тайнике в скале?"
"О чем это ты?"
"В склепе. Под храмом, - он говорил медленно, будто объясняя что-то маленькому ребенку. - У стены на входе. Ты ничего, случаем, не брала там и... ну, случайно, не съела?"
"Конечно, нет! - негодующе сказала Габриель, будто Арес обвинил ее в том, что она без спросу взяла конфету. - А что там было?"
"Амброзия, - как само собой разумеющееся, ответил Арес. - Я разместил там тайник, так, на случай, если..." - он замолчал.
"На случай, если нужно будет подзарядиться", - подколола его Афродита.
Осознание поразило Зену словно порывом горячего ветра, и когда первый шок прошел, во рту у нее пересохло, а на лбу выступили капельки пота. Она прислонилась к книжному шкафу, чуть не уронив растение в горшке. Я могла ее остановить.
"Вода, - прошептала она. - Я... прости меня, Габриель".
Все трое пораженно уставились на нее, и затем Габриель сумела выдавить из себя: "Вода?"
"Вода, - тупо повторила Зена, слыша свой голос словно со стороны. - Наверное, амброзия попала в воду. Со скалы у дверей капала вода... из какого-то ключа внутри... и ты набрала ее в руку и выпила, помнишь?"
Выражение лица Габриель сообщило ей, что она помнит, и ее сердце защемило.
"Прости меня, - сказала она. - Я должна была тебя остановить..."
Через пару секунд Габриель спросила: "По-твоему, такое возможно? Я хочу сказать, амброзия может так попасть в воду и подействовать?"
"Ну а как еще можно это объяснить?"
"Ну да, - механически произнесла Габриель. Она подошла к дивану и села, с пустым, ничего не выражающим лицом. Она взяла свою чашку и медленно сделала несколько глотков кофе, затем отставила чашку. Зена подошла к ней и села рядом; но она не знала, что сказать или сделать.
"Да ладно тебе, моя дорогая, - широко улыбнулась Афродита и сжала плечи Габриель. - Знаю, сначала это шок, но потом ты..."
"Так я вправду богиня?" - перебила ее Габриель.
"Нет!" - Зена и сама казалась удивлена горячности, с которой это заявила. Арес посмотрел на нее, и она не могла сказать, был ли его взгляд сочувствующим или горьким.
"Нет, - сказал он. - Ты просто бессмертна".
x x x
Электричка метро неслась вперед, а Габриель смотрела на мутное отражение своего лица в окне, где проносились туннельные стены в огнях. Она пыталась понять, что чувствовала, и ощущала пустоту.
Афродита предложила переместить ее домой – перед тем, как перенестись в Лос-Анджелес для съемок в рекламе своих новых духов "Венера"; но она отказалась, и также отклонила предложение Зены проводить ее. Было что-то странно успокаивающее в этой нынешней поездке - всего лишь одна среди незнакомых людей, в полупустом вагоне, субботним днем. Одна среди других; за исключением того, что они все однажды умрут - и пожилая леди с синеватыми волосами в безупречно сшитом костюме, и подростки в мешковатых штанах, весело смеющиеся в другом конце вагона, и лысый пузатый мужчина в серой футболке, и темнокожая маленькая девочка с глазами как у лани в вычурном розовом платье - а она нет.
Ее взгляд упал на номер 'Нью-Йорк Таймс', который кто-то забыл на сиденье радом с ней. "Супермышь Провозглашает Долголетие" - гласил заголовок на первой полосе. Она почти на автомате взяла газету. Команда ученых достигла успеха в своих исследованиях, выведя мышь с продолжительностью жизни почти в два раза больше нормальной. Супермышь, сидящая на руке улыбающейся женщины средних лет в белом халате, ошалело смотрела на читателей со страницы. В два раза больше нормальной. Габриель подавила горький смешок.
Глубоко внутри, поняла она, она никогда не переставала искренне верить, что будет жить вечно. Теперь она вдруг узнала, что так и будет, и ее реакция была - оцепенелое недоверие. Вечно.
В ее памяти непроизвольно вспыли последние секунды ее прошлой жизни. Она отправилась на Восток, надеясь найти Еву и рассказать ей о смерти ее матери; и, путешествуя через царство Чин, она предложила помочь защитить деревню от какого-то военачальника. Возможно, правда была в том, что часть ее хотела умереть; или, по крайней мере, ее желание жить ослабло. Она помнила ночное сражение - красные огни, от которых дождевая вода казалась похожей на кровь - суровое лицо воина с длинными тонкими черными усами и стянутыми на затылке волосами - лязг мечей, бой барабанов, всплеск воды - длинное, тяжелое сражение, и влажный холод ночи, и ее собственные жалящие раны, ломоту в мышцах - и часть ее уже ничто не заботило. Сквозь дождь скользнуло блестящее лезвие; и затем - конец. По крайней мере, он наступил быстро - смерть воина, быстрая и в бою, и по правильной причине. По крайней мере, она не видела, во что потом превратилось ее тело. Габриель вздрогнула и обхватила себя за плечи.
Две тысячи лет назад Арес предложил Зене бессмертие - и быть вместе с ним, и Зена отказалась, зная, что если она согласится, то потеряет часть своей человечности, часть того, что делало ее ею самой. А теперь Зена оставалась смертной, а она - Габриель - Джекки Лионс - оказалась бессмертной, без права самостоятельного выбора. Ее вдруг поразило, что Зена будет стареть и умрет, а ей придется провести в одиночестве вечность; или, возможно, как Арес, она сумеет отыскать Зену, перерожденную в другом теле, другим человеком. Болезненный шок от этих мыслей вывел ее из оцепенения. Она выпрямила спину и тряхнула головой, словно таким образом могла бы выбросить из нее память о последних событиях. Вечность без нее. Если, конечно, Зена...
Чтобы отвлечься, она снова взяла газету, пролистывая страницы со статьей о скандалах в конгрессе, анализом приближающихся выборов в Египте и заметкой о безрезультатном розыске неуловимого "Короля Хакеров". Она остановилась на колонке под заголовком "Ужас Гуандуна". Габриель вспомнила их с Зеной недавнюю беседу. Могли ли они хоть как-то восстановить их старую жизнь в нынешнем мире, сражаясь со злом и войнами, защищая беспомощных?
Вечность чего?
Электричка проехала Семьдесят Вторую. Это еще не было ее остановкой, но прямо сейчас прогуляться двенадцать кварталов показалось ей лучшей идеей, чем сидеть и прокручивать в голове одни и те же мысли. Она поднялась так резко, что леди с синими волосами наградила ее встревоженным взглядом.
Город продолжал жить; небо было нежно-синим, дома на Бродвее были залиты ярким солнечным светом, и мысль о вечной жизни казалась вполне неплохой. Габриель остановилась, позволяя теплому летнему ветерку погладить ее руки и приподнять юбку. "Прекрасный день, да?" - сказал темноволосый бородач лет тридцати, проходивший мимо; и внезапно, прямо посереди шумной улицы, Габриель почувствовала себя совершенно одинокой. Свет солнца будто исчез, хотя на небе по-прежнему не было ни облачка. Переходя дорогу, проходя мимо жилых домов, она спрашивала себя, сумеет ли она когда-нибудь принять кого-нибудь еще в свою жизнь. И Зена... Арес наверняка будет пытаться, снова и снова, убедить Зену принять бессмертие. Согласилась ли бы она на сей раз - из страха, что, если откажется, то Габриель окажется один на один с вечностью? Ее сердце забилось сильнее от быстрого шага. Она не должна была оставлять сейчас Зену наедине с Аресом, сначала им надо было поговорить - она не могла позволить Зене сделать это ради нее...
От тревоги и волнения Габриель чуть не прошла свой поворот. Она остановилась и глубоко вздохнула, и приказала себе взять себя в руки. Зена знала, что делала.
Она услышала телефонный звонок, едва открыв дверь, и тут же рванулась к трубке, едва не споткнувшись о входной коврик.
"Привет, дорогая".
Это была не Зена.
"Привет, мама".
"Как жизнь?"
"Ээ... прекрасно. Прекрасно, - сказала она снова. - Я только что вернулась от Зе... от Линн. А как у вас?"
"С тобой точно ничего не случилось? Твой голос какой-то взволнованный".
И затем у нее вырвалось: "Да, только что случилось кое-что... очень странное".
Она тут же пожалела об этом. После паузы ее мать сдержанно произнесла: "Да?"
Я бессмертна. Да, а еще я в прошлой жизни была Габриель из Потейдии. Дохлый номер.
"Я, ээ... я сейчас встретила девушку в метро, и... и она сказала, что готова поклясться, что знала меня в Уэльсе, - отчаянно выдумывала она на ходу, - а я - я вообще ее не помню, - ее мать явно ждала продолжения, и она не останавливалась. - Она сказала, что была на моем семинаре по Гомеру. В-вот только она почему-то решила, что меня зовут по-другому. Габриель", - добавила она во вспышке озарения.
"И это всё?" - ее мать одновременно была и удивлена, и успокоена.
"Да, - она почувствовала, что ее щеки горят от стыда. - Не знаю, мама - это правда меня так взволновало. Прости".
"Да, дорогая, ты слишком остро на всё реагируешь. Для людей совершенно нормально путаться в таких вещах".
"Да... конечно же, ты права".
"Если хочешь знать мое мнение, мне кажется, ты живешь в слишком большом напряжении, - авторитетно заявила ее мать. - Взять, к примеру, поездку в Грецию, и книгу о Зене - да, я знаю, это замечательно, но, по-моему, это всё тебя полностью выматывает - да еще тот дурацкий несчастный случай, когда эти идиоты врачи всё перепутали - ну, ты понимаешь, о чем я. Тебе надо бы приехать к нам хоть ненадолго. Такая чудесная погода, она создана совсем не для того, чтобы сидеть в четырех стенах в Нью-Йорке..."
Габриель пообещала приехать на четвертое июля и остаться на несколько дней, и затем они немного поговорили о книге, и ("кстати, о Зене", - добавила ее мать) о диске с 'Amore e Guerra', который ее родители наконец-то посмотрели, и о выставке Ренуара в Бостоне. Ее мать упомянула, несколько обвиняющим тоном, что экс-жених Джеки, Саймон (мальчик через две калитки) буквально только что получил кресло в совете директоров от северо-западного региона в Экологическом Оборонном Фонде, и она сказала: "А, здорово". Повесив трубку, она спросила себя, что ей теперь делать. Она бесцельно побродила по квартире, затем села за стол и включила компьютер, и принялась ползать по интернету, почти не сознавая, что читает. Она поискала картинки на запрос "Зена и Габриель" и какое-то время просидела, глядя на картину девятнадцатого века, где были изображены совершенно не похожие на них высокая растрепанная Зена с квадратной челюстью и слишком хрупкая мечтательная Габриель.
Затем, в каком-то порыве, который не могла объяснить, она снова схватила телефон и позвонила Арти. Он был дома и пришел в восторг, услышав ее голос.
"О, у меня никаких новостей - просто сижу дома, смотрю теннис - а у тебя что?"
"Я плохо себя чувствую, - сказала она. - Я так тебя и не поблагодарила как следует".
"Э, за что?"
"Что отвез меня тогда в больницу, что не оставил меня. Вел себя как настоящий друг".
После недолгого молчания он сказал слегка сдавленным голосом: "Правда?"
"Да, - и в тот же момент она поняла, что так и есть. Очень старый друг. В глазах у Габриель защипало, и прошло несколько секунд, прежде чем она снова смогла говорить. - Ну так что, - ей удалось заставить звучать свой голос беззаботно, - сходим в кафе Эдгара? Я плачу".
Арти ненадолго потерял дар речи, а затем пробормотал что-то бессвязное, что должно было означать "с удовольствием"; вскоре они уже пили кофе со сливками и ели пирожные под высоким оранжевым потолком кафе с канделябрами в стиле Арт Деко, и Эдгар Аллан По с портрета на стене не сводил с них своих мрачных глаз. Разговор легко завязался и поддерживался - Арти по одному ему известным причинам выдал ей длиннющий и запутаннейший обзор какого-то ужастика, который недавно посмотрел; а затем, без всяких предисловий, она взглянула на него и спросила: "Арти, что бы ты сделал, если бы вдруг узнал, что бессмертный?"
"А, - вилка с чизкейком застыла на полпути к его рту. - Бессмертный? Как это?"
"Ну, не знаю... в смысле, это не важно. Например, ты принял таблетку, и даже не знал сначала, а она сделала тебя бессмертным".
Он пару секунд это обдумывал, затем по его лицу расползлась широкая улыбка. "А, это как те вопросы по этике, которые задают на курсах философии? Я в колледже ходил на занятия по философии, между прочим, просто потому что это было необходимо для моего гуманитарного курса, но там оказалось действительно круто, ну, ээ, значение жизни, и всё такое - в общем, профессор часто задавал нам такие же вопросы, вроде "если бы тонул корабль, или там пожар, и вы могли бы спасти либо вашего лучшего друга, либо всемирно известного ученого, который должен вот-вот найти способ вылечить рак..."
"Это не вопрос этики, - сказала она. - Мне просто интересно. Я сегодня кое-что прочитала".
"А. Значит, что, если бы я узнал, что бессмертный? Ну, наверное, я был бы на седьмом небе от счастья, разве нет?"
"И это не испугало бы тебя? Я имею в виду, ты только подумай. Жить вечно. Всегда".
"Наверное, я бы об этом не думал, - сказал он. - Просто стал жить одним днем, понимаешь?"
Жить одним днем. Может, в этом и был смысл. Она вдруг почувствовала легкость и радость, и ей захотелось поцеловать Арти, который вернулся к своему недоеденному чизкейку.
"Теперь я, - сказал Арти с набитым ртом. - Если бы ты была на корабле, и он вдруг начал тонуть, кого бы ты спасла? Своего лучшего друга или всемирно известного ученого?"
"Мы на месте", - сказал Арес.
Они были на месте; снова в храме, где две тысячи лет назад он сохранил свои последние воспоминания о ней и погрузился в подобный смерти сон богов; в зале, где на фреске продолжала сидеть на коне Королева Воинов во всей своей красе.
Теперь она стояла там, в тусклом колышущемся свете созданного им факела; ее тело было напряжено, руки она сцепила перед собой, лицо было суровым и застывшим. Даже в этой одежде, грубых синих штанах и выцветшей рубашке, она была Зеной. Свет факела дрогнул, сдвигая тени вокруг нее, и мелькнула быстрая пугающая мысль, что, возможно, она была просто плодом его больного воображения.
"Покажи мне, - сказала она, ее голос прозвучал странно и резко под низким потолком пещеры. - Я должна знать".
О, это была она, определенно. Она была рассержена из-за проблемки Габриель; рассержена на себя и, вероятно, глубоко внутри, на него. Но Зена, сердящаяся на него, была тем, с чем он вполне мог жить. Точно как в старые времена.
"От Бога Войны до инспектора по воде. Какое понижение и..."
Она остановила его убийственным взглядом, и он поднял руку, направляя волну силы на каменные плиты, запечатывавшие склеп. Скала задрожала, наполняя зал слабой вибрацией, и двери начали скользить в стороны, открывая холодную черную пустоту. Еще одна волна, сошедшая с его руки, рассеяла мрак вспышкой темно-красного света от факела.
"Всё еще не разучился", - Арес усмехнулся и повернулся к Зене, и был ошеломлен, увидев выражение ее лица - она смотрела на него - нежно, потрясенно, почти испуганно.
"Арес..." - прошептала она.
Он понял. Склеп; то, что он сделал, потеряв ее. Возможно, до этой секунды она не осознавала полностью всё происшедшее.
Он коснулся пальцами ее лица. "Теперь... ты больше не хочешь обвинять меня во всём?"
Она подарила ему крошечную вымученную улыбку и повторила: "Покажи мне", на этот раз ее голос звучал нежнее.
Она вместе прошли в проем. Она была там - струйка воды в скале, переливающаяся всеми цветами радуги в свете факелов. Арес сложил ладони, набирая в них немного воды - Зена стояла рядом с ним - и выпил. Смертный мог и не заметить присутствие этого уникального сладко-горького мощного привкуса.
"Да, - сказал он. - Точно".
Ее лицо едва дрогнуло. Через секунду она сказала: "Ты никак не сможешь это исправить", - и это было скорее утверждение, чем вопрос.
"Что заставляет тебя думать, что она хочет, чтобы я это сделал? Ваши ученые возятся с мышами в надежде найти способ продлить смертную жизнь хотя бы вдвое. А у нее есть..."
"У нее нет выбора! Если бы она хотела, чтобы ты забрал у нее бессмертие - ты бы смог это сделать?"
Он отрицательно покачал головой.
Зена вытянула руку и поднесла ее к капающей воде; и затем, до того, как он понял, что происходит, она поднесла ладонь ко рту.
"Что ты...?"
Он попытался схватить ее за запястье, но она заставила его отойти, прижав ладонь другой руки к его груди - и он словно вернулся вдруг на тот берег у утеса после падения повозки, и смотрел, как она пьет смерть из пузырька: на этот раз тебе не удастся остановить меня. Только в этот раз она пила жизнь, не смерть, и он не знал, почему он хотел остановить ее - почему у него было такое чувство, будто он терял ее навсегда.
Он схватил Зену за плечи и притянул к себе, почти в ужасе. Она открыла глаза; в сумраке они казались серыми, с крошечными золотыми искорками от огня факелов.
"Ты пытался остановить меня...", - сказала она, и в ее голосе было легкое недоумение.
Он совершенно не знал, что сказать. Висела тишина, и он отчетливо слышал тихое шипение факелов, капанье воды - прерывистое дыхание Зены - стук его собственного сердца.
"Это - то, чего ты хотел", - сказала она, безо всякой горечи.
Чего он хотел. Я больше не буду собой, однажды сказала она ему. Он не был уверен, чувствовал ли он хоть что-нибудь, или наоборот, слишком много, чтобы осознать эти чувства.
"Зена..." - сипло сказал он.
Она дотронулась до его лица обеими руками и резко прервала его поцелуем.
Габриель пробовала дозвониться Зене четыре или пять раз; бродя по квартире, она пыталась догадаться, была ли Зена с Аресом - в какой-нибудь крепости, если у него еще остались из старого запаса, или в каком-нибудь пентхаусе на Пятой Авеню с ультрасовременным черным интерьером, или в Риме - откуда ей было знать; она подумала, не полакомиться ли мороженым, и заинтересовалась, могли ли бессмертные толстеть. Затем зазвонили в домофон - и да, это была Зена; дожидаясь, пока она войдет, Габриель подумала о том, что собиралась сказать. Она примирилась со своей судьбой... нет, так это звучало бы, словно она получила смертный приговор. Она будет в полном порядке. Она просто будет жить одним днем.
Только, после короткого промежутка, это будет жизнь без Зены. От этой мысли она почувствовала тошноту; до этого ей каким-то образом удавалось запрятать эти мысли куда-то далеко.
Конечно же, был выход. Но она не стала бы, не могла просить об этом; не могла бы даже дать Зене пойти на это, если бы Зена сама предложила. Зена никогда не хотела бессмертие. Даже во имя любви - это была слишком огромная просьба.
Она открыла дверь, как раз когда Зена подходила к ее квартире, быстрым шагом, с уверенным видом, хотя и с легкой грустью тоже.
"Зена, послушай - я думала об этом и - пожалуйста, не обвиняй себя, ладно? Пожалуйста. И не волнуйся обо мне, со мной всё будет прекрасно, я..."
Зена остановилась в дверях, прямо перед ней. "С нами всё будет прекрасно".
Что-то в том, как она это сказала, огорчало.
"Зена...?"
"Хей, - Зена сжала ее плечо. - Не собираешься же ты говорить об этом прямо здесь".
Дверь закрылась за ними с унылым стуком, и затем Габриель резко развернулась. "Зена, если ты думаешь..."
"Не думаю".
"Но..."
"Габриель. Уже всё".
"Что?"
"Я бессмертна".
Габриель замерла, переваривая услышанное; но, возможно, всё это время она это знала.
"Почему? - беспомощно спросила она, заранее зная ответ. Затем ее огорошила другая мысль. - Подожди... Это Арес..." - она подсознательно чувствовала, что обвинить Ареса будет легче; легче думать, что это он подтолкнул Зену на такой шаг.
Зена отрицательно качнула головой. "Это было то, чего я хотела, - она улыбнулась и казалась почти счастливой; хотя, возможно, в ее глазах стояли слезы - или, может, они стояли в глазах Габриель. - Я всегда буду рядом с тобой".
И они обнялись; и, прикрыв глаза, Габриель почувствовала, как губы Зены коснулись ее щеки. Когда они отступили друг от друга, и она снова посмотрела на Зену, то была практически готова поверить, что всё действительно будет прекрасно.
Затем она сказала: "Не могу поверить, что ты это сделала. Это - просто... - она покачала головой, не находя слов. - Я не имела никакого права просить..."
"Ты и не просила, - Зена коснулась ее руки. - Это был мой выбор. Габриель... в нашей другой... я хочу сказать, тогда, в прошлом - ты однажды сказала мне, что твой путь - со мной, несмотря ни на что. Так вот, мой путь - с тобой".
Габриель пыталась сдержать готовые хлынуть слезы. "Я бы ни на что не променяла мою жизнь с тобой".
Зена кивнула. "Я тоже".
Возможно, никакого другого выбора и не было.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, пока, наконец, Габриель не заставила себя улыбнуться. "Не хочешь вишен?"
"Конечно".
И они сидели на диване и ели вишни; Габриель поставила диск 'Голубой рапсодии', и по квартире разнеслась легкая музыка об уникальной красоте жизни, грусти и радости.
"Знаешь, - сказал Габриель, - я кое-что поняла".
"Да?"
"Я знаю, что отчасти страшно думать о вечности, но... знаешь, и не надо думать. Нужно просто жить одним днем".
Громкая насыщенная музыка заполняла тишину. "Одним днем... - задумчиво пробормотала себе Зена. Затем она повернулась к Габриель и усмехнулась. - Вечно ты философствуешь".
"А как же иначе", - усмехнулась Габриель ей в ответ.
После секундной паузы она добавила: "А знаешь, я всегда жалела обо всех книгах, которые мне никогда не доведется прочесть, прекрасных картинах, которые не доведется увидеть..."
"Так много культуры, так мало времени?"
Габриель засмеялась. "Да. Что ж, теперь мне хватит времени на всё на свете. Это так... - она остановилась, задумавшись. - Это так - невероятно".
"Да".
"Ладно. Куда ты дела Ареса?"
Зена с усмешкой взглянула на нее. "А - всего лишь бросила его в Университете на лекции".
"Ха-ха", - Габриель дружески ткнула ее под ребра и получила ответный толчок.
"Он у меня в квартире, - невозмутимо сказала Зена, словно говоря об обычном приятеле, а не о Боге Войны. - Если никуда не ушел".
"Здорово. Знаешь, он, наверное, разукрасит твою уютную квартирку черепами и мечами".
"Мм - тогда я смогу проводить у себя факультетские вечеринки. Это станет мегапопулярно. Вроде как отражение жестокости и бессмысленности современной жизни или что-то вроде..."
"Или, более вероятно, он сломает твой DVD-плейер или..."
Музыка стихала, и сквозь негромкие аккорды Габриель услышала громкий звонок в дверь.
"Ого. Интересно, кто бы это мог быть".
"Давай только надеяться, что не очередной бог".
"Боги не пользуются звонками".
Габриель нажала паузу и пошла открывать. По другую сторону оказался никто иной как Арти, и когда она открыла, он стоял, держа в руках скулящий извивающийся шарик, щенка - золотого лабрадора, такого очаровательного, что ее "Боже мой!" вышло почти как визг.
"Привет, - подошла сзади Зена. - Что это у нас тут?"
"Не что! - Габриель наградила ее шутливо укоризненным взглядом. - Кто".
"О, привет, Линн, - Арти широко улыбнулся обеим. - Это, в общем, мальчик – эй, тише ты, тише - понимаете, Джаспер стал счастливым папашей, и, - он погладил пушистую голову щенка, который сразу же попытался лизнуть его розовым языком, - я решил, что подарю тебе одного в честь дня рождения. Я знаю, что слегка раньше срок..."
"Да, на три с половиной месяца", - сказала Габриель, тронутая и развеселившаяся.
"Ну да, но кто считает? Ой, вы посмотрите на него - разве не лапочка. Он самый крохотный, и мне показалось, что тебе подойдет такая карманная зверюшка, - он засмеялся над собственной шуткой. - Ты сражена, да? Ну, можешь не отрицать..."
Габриель улыбнулась ему в ответ. "Сражена наповал. Спасибо, Арти, это очень мило с твоей стороны", - действительно сраженная, она погладила щенка по голове, давая ему помусолить свои пальцы, а затем взяла его у Арти - крошечный пушистый теплый комочек, такой живой в ее руках.
"Эй, - сказал он, - может, ты назовешь его как-нибудь из тех историй про Зену. Аресом, например".
Габриель перехватила полный веселья взгляд Зены и усмехнулась, поднимая щенка, так что его толстые лапки взлетели в воздухе. "Нееет, он, по-моему, совсем не похож на Ареса. Но ты не волнуйся, я подберу ему хорошее имя", - она прижала к себе щенка, а затем ойкнула и рассмеялась, когда щенок принялся жевать ее волосы, и неуклюже обняла Арти одной рукой, прижавшись к нему, и он в ответ осторожно обнял ее за плечи.
"Что ж, - сказала она. - Вот теперь у меня точно есть всё, что мне нужно".
Зена вопросительно взглянула на нее; и, сказать по правде, она сама точно не знала, что имела в виду - только то, что она была счастлива.
x x x
Она стояла перед дверью своей квартиры, с ключом в руке; думая, был ли он там, и глубоко внутри зная, что сомневаться в этом незачем. Это было невероятно странно - сознавать, что они теперь были вместе, что ничто больше не стояло между ними - что она могла прийти домой и ожидать, как само собой разумеющееся, что он там будет.
И он там был, удобно устроившийся в ее кресле, читал книгу; лучи заходящего солнца в окне придавали его волосам золотой отсвет, а черному кожаному костюму - мягкое сияние. При ее появлении он поднял голову, без малейшего удивления, с теплыми искорками в глазах. Он закрыл книгу, и она увидела, что это была 'Зена - Королева Воинов: Тайна, История, и Миф', собрание эссе 1998-го, среди которых было и ее собственное, получившее широкую известность - "Зена и Ливия: Историческая Загадка".
"Перечитываешь свою историю", - сказала она.
Арес качнул головой, чуть приподняв одну бровь в поддразнивающем веселье. "Ты всё так же не даешь мне спуску".
"Не знаю, о чем ты говоришь", - сказала она; прекрасно зная, конечно же, что они оба всё отлично поняли.
"Давай посмотрим... - он заново открыл книгу и невозмутимо пролистал ее, отыскивая нужную страницу. - При использовании свитков Габриель в качестве источника информации, историк сталкивается с несколькими основными проблемами: пробелы в отчетах; ненадежные копии потерянных оригинальных свитков; и, конечно, - он иронично подчеркнул слово, - необходимость отделять факты от романтичных сказок о богах".
Она подошла ближе и встала над ним, ощущая крошечную теплую дрожь желания от близости его тела, от того, как он смотрел на нее снизу вверх, от того, как чуть приоткрылись его губы, как засверкали его глаза. Книга выскользнула из его руки и с глухим стуком упала на пол, застеленный ковром.
"По крайней мере, я написала, что они были романтичны, - сказала она. - Тебе бы почитать Салли Ламирину, ее 'Арес в свитках Зены: Символ Фаллической Силы'".
"Ммм, - он медленно провел руками по ее ногам, остановившись на ее бедрах, и подтянул ее ближе к себе. - Звучит не так уж плохо".
Она села ему на колени, раздвигая его ноги, и положила руки ему на плечи. "Это плохо, - хрипло сказала она, полуприкрыв глаза, наклоняясь к нему, ощущая его дыхание. - Очень, - ее губы почти касались его губ, - очень плохо".
Она быстро, страстно, дразня, поцеловала его и отклонилась; и когда она снова наклонилась к нему, он остановил ее, коснувшись пальцами ее губ, глядя ей прямо в глаза.
"Так значит, - сказал он, - тебе никогда не приходило в голову, что всё это могло бы быть на самом деле. Должно быть, это стало для тебя тем еще шоком".
Конечно, это было преуменьшением. Но так или иначе, осознала вдруг Зена, водоворот эмоций, которые она тогда испытала - недоверие, недоумение, ужас, замешательство - больше не казался настоящим, словно уже эти воспоминаниями были из другой жизни. На мгновение это ошеломило ее; затем она отодвинула все мысли.
"Я думала, что сошла с ума, - сказала она. - Или сплю".
"А сейчас ты так же думаешь?" - негромко спросил он, касаясь ладонью ее щеки.
"Мне всё равно", - сказала она и наклонилась снова поцеловать его.
x x x
"Нью-Йорк Таймс"
15 октября 2005
Раздел: Искусство и Проекты
Путешествие в Грецию меняет карьеру ученого
Автор: Лиз Скотт
До недавнего времени Линн Дойл была восходящей звездой научного мира. В свои тридцать три она уже получила степень профессора истории в Нью-йоркском Университете и, по слухам, получила предложения от Йеля и Гарварда. Многократный докладчик известных конференций и автор множества статей для журналов, она заключила превосходный книжный контракт с коммерческим издателем, Альфредом П. Нопфом, на книгу о жизни Зены, легендарной "Королевы Воинов" из Фракии. Ученые и простые любители истории с нетерпением ожидали выхода книги, которая предполагалась стать первой полной биографией Зены, охватывающей все ее тридцать с лишним лет.
Но два месяца назад доктор Дойл оставила всё это.
В настоящее время, покинув свою квартиру в Манхэттене и оставив работу в университете, она переехала в Илион, штат Нью-Йорк (население 8612), где недавно купила дом. Она завела лошадь. Она совершает трехчасовые поездки в Нью-Йорк (верхом гораздо быстрее, усмехается она). И продолжая работать над книгой о Зене вместе со своим соавтором Жаклин Лионс, доктор Дойл теперь представляет ее как смесь истории и романа, то есть, объединяя мемуары Зены и ее летописицы и подруги Габриель, "Сражающейся Сказительницы из Потейдии". Эта книга, как теперь ожидают, добавит к историческим данным и результатам исследований немало мифологических преувеличений, которые всегда сопровождали историю Зены: например, рассказы о сражениях Королевы Воинов с богами Олимпа и даже их смерть от ее руки, и - крайне популярное среди романтиков - описание бурных отношений Зены с богом войны Аресом.
Иронию такого поворота отмечают все. Доктор Дойл, по свидетельствам ее изумленных, теперь уже бывших, коллег и огромного множества, опять же, бывших, студентов, всегда крайне негативно относилась к тенденции смешивать ученые изыскания о жизни Зены с "романтикой". Цитируя декана исторического факультета НУ Нору Кей Лефлер, "мы все просто хотим спросить Линн: Что случилось?"
Когда этот вопрос был передан доктору Дойлу, она пожала плечами. "Меня с детства привлекала история Зены, - говорит она. - А потом в какой-то момент я спросила себя, не пытаюсь ли я лишить эту историю всего того, что как раз и делает ее такой притягательной для всех - включая меня саму".
Доктор Дойл не слишком много рассказывает, если не сказать, умалчивает, о причине своего прозрения. Она упоминает только, что первые сомнения о правильном курсе своей карьеры появились у нее во время ее путешествия в Грецию с мисс Лионс в мае прошлого года, на раскопки, безусловно, являющиеся пока самой громкой находкой короткого нового века: крупный тайник оригинальных свитков Габриель из Потейдии. Во время нашего интервью создалось впечатление, что бывший академик гораздо больше интересуется обсуждением другого своего, совместного с мисс Лионс, проекта - Комитета по Спасению в Гуандуне, посвященного помощи жертвам разоренной войной провинции.
От 27-летней мисс Лионс скорее можно ожидать беллетристики, во что, похоже, частично превращается биография Зены, которую она теперь пишет в соавторстве с доктором Дойлом. Ее первая книга, "Дева-эвменида" (РандомХаус, 2002), биография героини Французской Революции Шарлотты Корде, имела оглушительный коммерческий успех, но подверглась резкой критике некоторыми ученых за романтизацию исторического материала и пренебрежение множеством фактов; в своей статье для 'Нью-Репаблик' историк Роберт Сгриксия признал, что книга была "интересной, даже иногда захватывающей", но рецензировал ее как "шутовской подход к истории". Мисс Лионс также являлась соавтором доктора Рени Райан в написании нынешнего бестселлера "Без страданий и лишений: как вкусно поесть и остаться в форме".
Мисс Лионс не скрывает, что при ее первой встрече с доктором Дойл, доктор Дойл несколько сомневалась в ее подходе. Однако они обе полностью отрицают, что изменение во взглядах доктора Дойла имело какое-либо отношение к влиянию мисс Лион.
Говоря о преобразовании доктора Дойл, мисс Лионс оказывается гораздо разговорчивее самой доктора Дойл. "Это было удивительно, - говорит она с нескрываемым энтузиазмом, вспоминая их поездку в Македонию. - Нам довелось взять в руки настоящие свитки Габриель. Мы видели шакрам Зены. Мы видели храм Ареса, где, возможно, когда-то у алтаря стояла сама Зена. Это словно прикоснуться к живой истории - живому мифу. Я думаю, что это был поворотный момент для Линн, как религиозный опыт".
Вполне понятно, что такие заявления заставляют некоторых из прежних партнеров доктора Дойла нервничать. Не называя имен, можно отметить, что некоторые из них описывают ее прозрение такими унизительными терминами как "преждевременный кризис среднего возраста". Другие полагают, что ее решение дополнить книгу фантазиями было частично вызвано финансовыми причинами, в том числе, перспективой экранизации в кино и на телевидении. В НУ, в частности, ее решение вызвало не только горечь, но и панику. Эти неприятности усилены тем фактом, что бомба об отставке доктора Дойла вынудила деканат искать нового преподавателя для ее семинара по Зене на осенний семестр, притом, что курс был переполнен после обнародования факта обнаружения собрания свитков Габриель. Несмотря на сожаление, что подвела своих коллег, доктор Дойл непреклонна в своем решении, утверждая, что больше не сможет вести курс с необходимыми взглядами и беспристрастностью.
О своей главной перемене доктор Дойл определенно не сожалеет. "Я очень горжусь моей карьерой историка, - говорит она. - Я горжусь работой, которую проделала. Теперь я достигла этапа в жизни, когда мне нужно что-то новое". Под новым она подразумевает не только книгу - публикация которой намечена на последнюю декаду следующего года, с уже ведущимися разговорами об экранизации - но также и ее новую деятельность во имя жертв гражданской войны в Гуандуне. (хотя эта организация официально начнет функционировать только в январе, она уже получила известность благодаря голливудской звезде Венере Мэдисон, получившей в комитете почетный пост) Цитируя доктора Дойл: "Джекки и я решили, что, если мы собираемся писать о двух людях, чьи жизни были посвящены - как бы старомодно это ни звучало - высшему благу, мы должны сами на практике испытать то, о чем пишем".
Хотя, конечно, не стоит ждать, что она возьмется за меч.
"А почему бы нет?"
Зена отвернулась от компьютера и взглянула на Ареса. Он валялся на диване, в одних черных пижамных штанах, с газетой в одной руке и кружкой кофе в другой.
"Почему бы нет - что?"
"Взяться за меч", - он ткнул пальцем в строчку в газете.
"Тебе бы это, конечно, понравилось, - сказала она, беря свою кружку кофе. - Пока они не заперли бы меня в психушке".
Он засмеялся и закрыл газету, бросая на пол.
"Ну, - сказал он, - это было бы интересно".
Она смотрела, как он пил кофе, и улыбнулась, потому что он выглядел сейчас таким мирным, домашним; затем она вспомнила Ареса на ферме - смертного, давным-давно, и легкая грусть появилась в ее груди, хотя и быстро исчезла. Она должна была быть счастлива.
"Сядь здесь", - сказал он.
"Не сейчас, - ответила она, наполовину шутя, наполовину серьезно. - У меня есть чем заняться".
"Ты и твоя книга".
Она усмехнулась ему. "Тебе стоит найти работу".
"О да, - он отставил пустую кружку и потянулся. - Как насчет международной торговли оружием?"
"Очень смешно".
"Ты же не ждешь, что я пойду по стопам сестрицы и стану кинозвездой?"
"О, не знаю, - она уперлась подбородком в ладонь и ухмыльнулась. - Может, тебе бы даже дали помахать мечом..."
"И я бы завел прислугу приносить мне кофе", - он поднял пустую кружку и помахал ею.
"Вижу, ты подсел на похлебку из солдатских сапог".
"Как ты говорила, - он вытянул руку с чашкой и прищурился, глядя на нее - и в следующую секунду она оказалась до краев наполнена темным горячим напитком, - он пробуждает дух борьбы".
Зена, улыбаясь, покачала головой. "С кем ты собрался бороться?"
Он пожал плечами. "Ты же знаешь, как говорят. Для истинного воина борьба всегда найдется".
"И кто же так говорит? Ты?"
Он не успел ответить, как из-за двери донесся лай, и раздался звук открывающегося замка; лай стал громче, сопровождаемый топаньем лап по полу, а затем послышался голос Габриель, кричащей: "Уолтер! Уолтер - место!"
В следующее мгновение в гостиную ворвалась собака, оглушительно лая и с бьющей из нее энергией; пес на секунду замер, а затем рванул к Аресу, маша ушами и качая хвостом, и, встав на задние лапы, уткнулся передними в колени Ареса. Зена засмеялась и тряхнула волосами.
"Вижу, собаки тебя всё так же обожают".
"Убери от меня этот комок шерсти", - прорычал он в наигранном возмущении, гладя пса по голове.
"Эй! Ты как это называешь моего пса!"
Габриель вошла с огромным бумажным пакетом в руках и поставила пакет на стул. "Я купила тебе кексов, - сказала она Зене. - В этой глуши найти выпечку - просто дикое везение. Уолтер - к ноге!"
Уолтер подбежал к ней, затем к Зене (которая, как обычно, сделала вид, что не замечает его, хотя, когда никто не видел, она была не прочь поиграть с ним); затем покрутился на месте и вернулся к Аресу, устроившись у него в ногах.
"Кажется, у тебя появился конкурент", - сказала Зена.
Габриель скорчила гримасу. "Ты уже читала статью?"
"Читала, - Зена подняла бровь. - Что там было про религиозный опыт?"
"Ну, ты же поцеловала бога. В храме".
"Знаешь, то, чем мы занимались в храме - это не то, что подразумевают люди, говоря о религиозном опыте".
Арес ухмыльнулся. "Очевидно, они никогда не имели опыта со мной".
"Ладно, - Габриель подошла к Зене сзади и положила руку ей на плечо, глядя на монитор, где сейчас была последняя глава ее книги. - Что ты делаешь?"
"А - просто говорю Аресу, что ему надо искать работу".
Габриель засмеялась. "Вот будет номер. Стой, а может, Арес мог бы возглавить футбольную команду? Ты же знаешь, что американский футбол - это просто знаменитая метафора для войны, да?"
"Скорее уж, дурацкая и скучная метафора для войны", - сказал Арес.
"Конечно, - Зена похлопала Габриель по руке. - А потом ты организуешь комитет, чтобы сражаться с насилием на спортивных соревнованиях".
"А это идея. Слушай, шутки в сторону, нам надо кое-что сделать. Я возвращаюсь к двум часам в Нью-Йорк - пообедать с Арти".
"Свидание?" - весело спросила Зена.
Габриель наморщила нос, усмехаясь. "А я думала, ты не любишь женские разговоры".
"Это было две тысячи лет назад".
"Хм... Я уже не уверена, что ты-новая мне понравишься".
"Еще как понравлюсь. Ну так что? Это правда свидание?"
Габриель собиралась что-то ответить, но Уолтер вдруг навострил уши, взвизгнул и бросился к французским окнам, а там возбуждено забыл лапами в стекло, явно поглощенный чем-то снаружи.
"Уолтер! Тихо, - сказала Габриель, подходя к окну. - А, это всего лишь белки".
"Выпусти его, или он так и не угомонится, - сказала Зена. - Хотя до сих пор не могу поверить, что ты назвала беднягу Уолтером. Дурацкое имя".
"Как будто ты разбираешься в собачьих именах, - Габриель удалось отодрать Уолтера от окна, и она наклонилась, гладя его. - Я же говорила, я назвала его в честь Уолта Уитмана. На меня нашло озарение, когда мы шли по Бруклинскому мосту, и я подумала о его поэме..."
"Снова поэзия, - сказал Арес. - Сколько можно".
"Эй, скажи спасибо, что я не назвала его Мэтью или Арнольдом, - парировала Габриель; и, поворачиваясь к Зене. - Знаешь, в честь Мэтью Арнольда. Поэта викторианской эпохи. Того самого, который написал 'Берег Дувра' - ну, помнишь, стихотворение, которое я тебе на днях читала? - она усмехнулась. - Тебе понравилось".
Зена вспомнила - и ощутила внутри странный покой. "Да, - сказала она. - Понравилось".
Арес бросил на нее полный веселья взгляд. "Похоже, это что-то стоящее".
Габриель выпрямилась, сцепив перед собой руки, словно она была бардом, выступающим на каком-то древнем фестивале, и раскрас солнечного осеннего дня в окне у нее за спиной был как занавес; и затем начала рассказывать .
"... Ведь этот мир, что рос
Пред нами, как страна исполнившихся грёз, -
Так многолик, прекрасен он и нов, -
Не знает, в сущности, ни света, ни страстей..."
Постепенно ее голос стих, перейдя от драматического распева к тихому, почти удивленному тону, словно она сама только в этот момент поняла смысл этих строк и оказалась поражена ими.
"Ни мира, ни тепла, ни чувств, ни состраданья,
И в нём мы бродим, как по полю брани,
Хранящему следы смятенья, бегств, смертей,
Где полчища слепцов сошлись в борьбе своей".
В обычном случае Зена обернула бы это в шутку, и Арес бы подколол Габриель ее страстью к поэзии. Но сейчас Зене совсем не хотелось шутить; Арес задумчиво посмотрел на Габриель и поднял свою кружку в галантном, если только слегка ироничном, жесте, который мог быть тостом или одобрением.
x x x
Девушка вздрогнула и проснулась, и слегка занервничала; она чувствовала под своим одеялом твердую холодную землю. Она задрожала и придвинулась чуть ближе к своему бой-френду, который невозмутимо похрапывал рядом. Это была тупая идея, с опозданием подумала она - заключить пари в их компании, что они проведут ночь на римском форуме. Когда они только обсуждали, как проведут семестр за границей, эта идея казалась крутой - спрятаться в руинах, чтобы остаться там после закрытия входа для посетителей, но теперь... в общем, тут было неудобно спать, и довольно холодно, даже в свитере и куртке. Кроме того, местечко выглядело весьма жутковатым, вдали от городских огней; курия была освещена прожекторами, но остальной форум был темным, если не считать сломанных колонн и разбитых статуй, отливавших под луной молочным светом.
Девушка подумала, проснулась ли она от какого-то звука или движения - или просто от дискомфорта. Она закрыла глаза, сильнее закутываясь в одеяло, и решила снова заснуть.
На этот раз звук точно был - странный свист, который определенно не был порывом ветра. А затем - голос.
Она замерла, охваченная жутким страхом. Дурацкая, дурацкая идея.
Наконец она набралась храбрости открыть глаза. Они там были - футах в тридцати от нее - мужчина и женщина; лунный свет отражался в металлических стразах на жилете мужчины и на чем-то еще на его поясе - чем-то, похожем на... рукоять меча.
Девушка почувствовала, что ее пробил пот. Может быть, она просто спала.
Она пару раз толкнула в бок юношу и, стараясь не шуметь, прошептала: "Джейсон! Джейсон - проснись!"
"А? Мэл?" - парень потянулся; не успел он сказать ни слова, как девушка зажала ему рот рукой.
"Смотри, - выдохнула она ему в ухо, почти беззвучно. - Вон там - видишь?"
Он скосил глаза и наконец прошептал в ответ: "Да".
Мужчина и женщина прошли под руку дальше, их голоса были слышны, но слов из-за большого расстояния было не разобрать. Девушка вздохнула чуть свободнее.
"Ты видел, у него был меч?" - спросила она.
"Ну да, наверное, это реплика. Не бойся..."
Парень замолчал на полуслове, потому что именно в этот момент огни прожектора вокруг курии вдруг погасли, и, несмотря на свет луны и огни города вдалеке, тьма на секунду показалась чернее угля. Это пугало, и почему-то девушка была уверена, что это имело отношение к тем двоим.
"Что случилось?" - жалобно прошептала девушка; но прежде, чем парень успел что-нибудь ответить, свет вернулся - другой, гораздо теплее - и как будто бы живее. Только огни были теперь уже не только вокруг курии - они мерцали по всему форуму, в руинах и у статуй, и даже на соседней стене. Факелы, поняла девушка. Она перестала пытаться понять, что происходило, и просто оцепенело ждала, что будет дальше.
Она снова увидела мужчину и женщину, стоявших на открытой площадке, которая, вероятно, некогда была храмом. Мужчина что-то сказал, и женщина засмеялась и покачала головой; тогда он протянул руки, и воздух вокруг нее как будто засиял и задымился, и во что-то преобразовался. И вот уже она была одета в кожаную юбку и доспехи, отливавшие золотом в свете факела. Она оглядела себя, будто удивленная, а затем выпрямилась, подняла руку и вынула из-за спины меч.
Затем, без всякого предупреждения, она крутанулась на месте и замахнулась мечом быстрым грациозным движением, и ее меч встретился с мечом мужчины.
Они двигались в сложном, запутанном танце, наступая и отступая, атакуя и уворачиваясь вправо и влево, кружась и разворачиваясь, взмывая в воздух и вскидывая ноги, как в сложном балете; их мечи вспарывали ночной воздух и, сходясь, высекали снопы искр. Девушка была так напугана, что не смогла бы двинуться, даже если бы захотела, но в то же время какая-то часть ее требовала остаться и смотреть, что будет дальше.
"Как в кино", - прошептал парень.
Девушка подумала, не было ли это действительно съемками какого-то фильма. Но нет, в поле зрения не было видно ни одной камеры, и никаких признаков съемочной бригады; только эта парочка.
Их необычный танец привел их ближе к девушке, и за эти несколько секунд ей удалось хорошо разглядеть женщину, ее лицо - красивые, словно точеные черты, ярко сияющие глаза; когда она ловко блокировала меч мужчины, ее губы чуть приоткрылись в намеке опасной улыбки. Кружась друг вокруг друга, они дали на миг девушке возможность увидеть и лицо мужчины; что она действительно видела, так это то, что он и женщина двигались как одно целое, словно являясь отражениями друг друга, и каждый в точности предугадывал шаги другого.
В какой-то момент ей показалось, что мужчина победил, и женщина только блокировала его удары, отступая к разрушенной стене; она сделала пару шагов назад, вытягивая перед собой меч, удерживая мужчину, и когда уже казалось, что ей больше некуда идти, она бросилась вперед и с легкостью взмыла в воздух, с пронзительным звонким криком, перелетела через голову мужчины и приземлилась у него за спиной. Она торжествующе засмеялась, снова его атакуя, и он едва успел развернуться и встретить ее меч своим.
Снова и снова они сражались, свет факелов отражался на темной коже их одежды и на металле их мечей. Женщина великолепным ударом выбила меч из его руки с триумфальным выкриком; слишком преждевременным выкриком, потому что его сапог попал ей в солнечное сплетение, отчего она отшатнулась, и он, зарычав, успел поймать в полете свой меч, и они продолжали.
А затем, когда их мечи скрестились, почти у самой земли, они остановились. И снова они были достаточно близко, так что девушка смогла увидеть лицо женщины. Она улыбалась. Порыв ветра пронесся через форум, раскачав огоньки факелов и разметав длинные волосы женщины.
Мужчина что-то сказал, женщина ответила, но девушка не могла разобрать ни слова. Они медленно придвинулись ближе друг к другу, их мечи оставались скрещенными; и затем он обнял ее левой рукой за плечо и притянул к себе, и их губы встретились в длинном поцелуе.
Когда они отступили, женщина снова что-то сказала, почти касаясь губами уха мужчины; и девушке показалось, в очередном приступе страха, что они смотрели в ее сторону. Если она переживет ночь, решила она, то убьет Джейсона за то, что уломал ее на это пари.
Мужчина и женщина вложили мечи в ножны и снова поцеловались, заключив друг друга в объятия, рука женщины обхватила шею мужчины. Вокруг них вспыхнул нежно-голубой свет, окутал их, а когда растворился во взрыве искр, они исчезли.
Факелы вдруг потухли, а луна скрылась за облаками - и всё погрузилось в кромешную тьму ночи. В следующую секунду прожекторы, освещавшие курию, снова включились, и всё стало как прежде, словно ничто не нарушало обычную тихую ночь на древнем форуме.
Девушка села, с замеревшим сердцем. Когда она глубоко вздохнула, то ощутила ком в горле и колющую боль в груди.
"Мы видели это?" - спросила она хриплым полушепотом.
Парень сел рядом с ней и закашлялся.
"Да... наверное... - неуверенно сказал он. - Ты как?"
Девушка сделала еще один глубокий вдох. "Порядок".
Они посмотрели друг на друга в почти полной темноте, и затем парень сказал: "Да уж. Народ решит, что мы спятили, если даже заикнемся об этом".
"Мы ничего никому не расскажем. Они решат, что мы всё напридумывали. В смысле... древние призраки на форуме? Как же".
"А ты думаешь, это были призраки?"
"Я не знаю", - сказала девушка. Теперь, когда ее страх отступил, она каким-то образом вдруг знала, что они получили невероятный шанс увидеть... в общем, увидеть то, что они увидели, что бы это ни было. Как минимум, эту часть их поездки за границу они никогда не забудут.
Несколько секунд они сидели молча. Затем парень сказал, будто повторяя ее мысли: "Они были потрясающими".
КОНЕЦ
